– Черт, – выругался следак, чувствуя, что вместо расследования убийства ему предстоит еще один глухой «висяк».
Сколько ни лазили по острову, никаких других следов, кроме мальчишечьих, не нашли. Поскольку подогнать машину сюда было невозможно и предстояло тащить труп на брезенте через болото, то следователь распорядился оставить все, как есть, до завтра, и выставил пост.
Сержант собирал хворост для костра, сидеть ему на острове предстояло всю ночь, а следователь стоял, глядя в закатное небо, и мучил себя и эксперта неразрешимой задачей:
– Ты сам подумай, должны же быть следы. Не с неба же она сюда упала…
* * *
Летчик Калинин вернулся в гостиницу авиаремонтного завода, сжимая в руке горловину пакета. Жуков лежал на диване с пультом в руке и тупо переключал каналы. Каналов хватало, к телевизору была подключена спутниковая антенна.
– Хочешь, угадаю с трех раз, что в пакете? – спросил он у приятеля.
– А что еще может купить мужик в магазине, – Калинин качнул пакет, и в нем звякнули две бутылки водки, – ты бы хоть со стола прибрал, – летчик отвернул край газеты, заваленной сухими рыбными очистками, – живем, как свиньи.
Другой край газеты надежно придавила батарея пустых пивных бутылок.
– Свиньи мы и есть, – Жуков сбросил ноги с дивана и сел, потянулся.
– Не знаю, кто ты, а я еще человек.
Калинин посмотрел в окно, вдалеке на летном поле виднелся «кукурузник».
– Выкатили уже?
– Сегодня и выкатили, после обеда, часа два тому назад с испытаний пригнали.
Калинин подумал, сгреб мусор со стола и бросил в корзину у кресла.
– Не мог в туалет унести. Пахнуть же всю ночь будет.
– На столе оно еще хуже пахнет. Ты целый день сидел, и тебе не мешало.
Ссорились пилоты просто так, потому что нервы были на пределе. Они не знали, когда полетят назад, не знали, что придется взять на борт. Знали точно лишь одно, что обратной дороги у них нет. Люди, на кого они работали, просто так не отпустят. И оставалось смириться.
Калинин разложил закуску, разлил водку в стаканы. Без тоста, без пожелания, не чокаясь, выпил. Водка показалась ему почти безвкусной. В дверь номера постучали.
– Войдите, – недовольно пробурчал Жуков.
В комнату вошла администратор заводской гостиницы, жена одного из офицеров, работавших на заводе.
– Вам звонили и просили завтра до обеда не выходить из гостиницы. А еще просили передать, что следует быть в летной форме, – она выразительно посмотрела на бутылку водки.
– Кто звонил?
– Не знаю. Вам звонили. Мужчина, – она игриво повела плечами, прикрытыми ажурным пуховым платком, но по взгляду Калинина определила, что ею вряд ли заинтересуются.
– Он не Петровичем назвался?
– Не знаю, но голос очень представительный.
– У вас утюг найдется?
– За что люблю военных, так это за тягу к порядку, – улыбнулась женщина, – настоящий мужчина должен быть выбрит, поглажен и пахнуть хорошим одеколоном. Но вы уверены, что вам нужен именно утюг? Я могу его прямо в номер принести, а еще у нас есть специальная комната для глажения.
Намек был сделан настолько недвусмысленно, что Калинина даже покоробило.
– Я сам схожу и сам поглажу.
Жуков остался лежать на диване, а Калинин, прихватив рубашку, отправился вслед за женщиной. Комната «для глажения» оказалась небольшим пустующим гостиничным номером. В оправдание названия у стены стояла гладильная доска и фирменный утюг с резервуаром для воды.
– Вы, конечно, хотели брюки погладить, для мужчины главное – стрелки, – администратор бросила взгляд на Калинина, – не стесняйтесь, снимайте, в ванной есть халат.
Ему хотелось послать крашеную пышногрудую блондинку, он не мог забыть, что у нее есть муж, такой же военный авиатор, как и он сам в недавнем прошлом, но тем не менее зашел в ванную комнату и снял брюки. Не успел он надеть халат, как в двери появилась бесстыжая бабенка.
– Давайте сюда, – она шагнула к Калинину, стоявшему в трусах и рубашке, – вы такой нерешительный.
Эта фраза подстегнула летчика.
«К черту все, – подумал он, – не знаю, что потом меня ждет, но нужно брать все, что само идет в руки».
Калинин обхватил женщину за мягкие бедра, прижал к себе, и тут же отвернулся, когда она попыталась поцеловать его жирным, пахнущим дешевой помадой ртом. Он забрался ей под одежду, мял ее горячее податливое тело. И прислушивался к себе, возбуждения почти не чувствовал, скорее легкое отвращение.
Ее мягкое тело вздрагивало волнами. Наконец, она неуклюже поднялась, потная, разгоряченная, и припала к летчику губами.
– Вот так-то, товарищ ас, – блондинка смотрела на него бесстыжими глазами, – будете знать, как не обращать внимание на прекрасных дам.
Калинин накинул халат, вышел в номер, сел в кресло. Администратор умело гладила брюки, то и дело спрыскивая их из встроенного в утюг пульверизатора. Вручив ему выглаженные брюки и рубашку, она выпроводила Калинина из комнаты.
– Халат потом отдадите, – сказала она.
Летчик стоял в коридоре, приложив к груди еще теплую после утюга одежду, и чувствовал себя полным дураком.
«Черт их поймет, этих баб».
Жуков подмигнул приятелю, когда тот, зайдя в комнату, тут же хватил полстакана водки.
– Развлекла? Она ко мне уже два раза заходила сегодня, – засмеялся Жуков, – третий решил уступить тебе.
– Наверное, завтра полетим.
– Да уж, свое ты сегодня уже с ней отлетал.
* * *
Василий никак не мог забыть увиденное им у железной дороги. Пробитая взрывом крыша джипа, а под ней бесформенная куча костей и мяса на искореженном сиденье. Больше всего запомнился руль, забрызганный кровью. Чистыми остались лишь отдельные места. То, что это последние отпечатки рук Петровича, Василий сообразил лишь, когда оказался в подвале, в комнате, лишенной окон. Именно здесь ему предстояла встреча с Мииром.
«Чертов Миир. Конечно, теперь он уже боится ехать в офис. Встречу назначил, а сам опаздывает».
Василий не знал, что с ним самим будет дальше, он привык служить под началом у Петровича. Тот до самой своей гибели казался ему сверхчеловеком, способным противостоять любому противнику. Петрович брал на себя все контакты с начальством. Теперь приходилось думать самому. На службе в ФСБ, сразу после опознания, если можно было назвать это опознанием, Василия попросили взять отпуск, и теперь не от кого было ждать приказа.
Мальтинский вошел в комнату мрачный, под глазами проступили темные круги.
«Уверенности и в нем поубавилось», – с долей злорадства подумал Василий.
