– Ну-ну… – Олег Александрович забарабанил по крышке стола. – А какой из разработанных вариантов рекомендуете использовать?
– Я думаю, что силой мы ничего от него не добьемся. Бояться этому человеку практически нечего – он не рвется в политику, не обладает какими-нибудь серьезными капиталами, не занимается бизнесом. Тюрьмой его тоже не испугать. Семьи и детей нету. Постоянной женщины, через которую можно давить, – тоже. Единственно, что возможно, так это вызвать его на откровенный разговор. И давить следует не на гражданский долг, это просто смешно… А исключительно на его человечность. Насколько все это реально, пока сказать затрудняюсь.
– Хорошо, в принципе я… – Телефонный звонок не позволил полковнику закончить фразу. Сняв трубку с одного из стоящих на небольшом столике аппаратов, он произнес: – Полковник Шароев, слушаю вас.
На том конце провода говорили долго. Шароев ни разу не перебил говорившего. Наконец, прежде чем опустить трубку, он бросил:
– Хорошо, жду. – Повернувшись к подчиненному, полковник спросил: – На чем мы остановились? Ах да, точно. Я одобряю ваш план, действуйте. Только беседу с тем объектом я проведу сам, лично. Обеспечьте доставку гражданина, – он заглянул в одну из лежащих перед ним бумаг, освежая в памяти фамилию будущего оппонента, – Валерия Фомина, завтра к двенадцати ноль-ноль.
– По повестке он, скорее всего, не явится. По закону придется повторную присылать, только время потеряем.
– У нас предусмотрены и другие способы доставки, – чуть заметно улыбнулся Шароев.
– Слушаюсь, товарищ полковник, – по-военному четко ответил Тимошин, быстро поднимаясь со стула. – Разрешите уточнить один момент?
– Давай, – позволил Шароев.
– А почему именно этот уголовник… Фомин? Обычно мы подобной публикой не занимаемся.
– Понимаешь ли, в чем дело… После смерти Японца тут, в Москве… да и в России тоже, по сути, не осталось уголовников, равных по рангу Монаху, то есть Фомину. То, что последние восемнадцать лет он был как бы в тени – это даже и хорошо. Зато вынырнет в Москве как чертик из табакерки. А весь преступный мир России знает его очень давно, и только с наилучшей стороны. Для них он несомненный моральный авторитет, вор старой закваски, эдакая ходячая икона уголовных «понятий». За таким пойдут многие, и не только на зонах. Такому поверят. Так вот, если нам удастся установить с Фоминым контакт, мы сможем решить многие проблемы, которые не в силах решать традиционными методами. Это – в общих чертах и в очень далекой перспективе. А пока есть одна очень частная и очень серьезная проблема, решить которую мы сможем лишь после того, как закончим разработку этого… Монаха. Но эти частности, майор, тебе знать пока необязательно. Значит, завтра ты мне его сюда доставишь. Задачу понял? Выполняй!
* * *
Вжав кнопку дверного звонка родной квартиры, Монах ощутил, как забилось его сердце.
– Кто там? – донесся из-за двери знакомый голос, и Валера с удивлением понял, насколько изменился голос матери.
– Мама, это я…
Щелкнул замок, и в проеме появилась маленькая фигура хрупкой седой женщины, с лицом, покрытым тонкой сеткой морщин.
– Сынок, Валерочка! – Старая мать разрыдалась на груди сына.
Монах, прижав маму к себе и проведя рукой по редкой копне белых как снег волос, тихо произнес:
– Ну не плачь. Вот он я, вернулся. Теперь мы будем вместе.
Старушка, пытаясь сдержать слезы, которые не переставая текли по щекам, попыталась улыбнуться:
– Все, все, я ведь уже не плачу, – несмотря на сказанное, рыдания вырывались из ее груди, и она шепотом произнесла: – Думала, что уже не дождусь тебя никогда. – Затем, спохватившись, добавила: – Да что мы в дверях стоим, пойдем в комнату, сыночек.
Войдя в тускло освещенный коридор, Фомин окинул взглядом родные стены. В комнате матери к нему вновь вернулось чувство реальности: хоть здесь почти все осталось по-старому.
Старенькая кровать, платяные шкафы, венские стулья – все как когда-то, давным-давно, словно и не уходил он их этой квартиры на восемнадцать лет… Скрип табуретки звучал музыкой далекого прошлого. Разве что телевизор, занавески и кое-какая мебель были новыми.
Мать не знала, куда усадить сына. Постоянно суетилась и от этого выглядела немного смешно и очень трогательно. Затем, усевшись на один только миг напротив Монаха, она спохватилась:
– Ой, да что это я тут расселась, ты ж голоден с дороги дальней. Пойду соберу на стол.
– Не надо, мама, – он попытался ее остановить, – посиди лучше со мной. Я не хочу есть.
– Как это ты не хочешь? Я, между прочим, тебя ждала, приготовила много вкусного, кстати, твои любимые пироги с ливером.
– Разве ты знала, что я приеду? – искренне удивился Фомин. – Я же не писал тебе точной даты!
– А мне Рома с Сашей сказали, – женщина имела в виду Бура и Музыканта. – Они вообще очень хорошие ребята. Рома как освободился три года назад, так почти каждую неделю ко мне заезжает. То продукты завезет, то деньги, говорил, от тебя. Правда, что ли?
– Правда, – ответил Монах, в душе и радуясь тому, что Бур не забывал о его матери, и в то же время удивляясь, что тот находил время так часто бывать у нее. – В лагере производство было, все работают. Ну, вот и получилось кое-что выкроить и тебе отослать. На пенсию-то твою не шибко протянешь!
– А я вот все думаю, как же ты мог там зарабатывать столько денег, да еще каждую неделю пересылать их мне, – на лице женщины отразилось неподдельное изумление, но затем, решив не надоедать сыну лишними вопросами, она поспешно выпалила: – А какое мое стариковское дело? Побегу на кухню, а то пирог подгорит.
И уже в коридоре она выкрикнула:
– А где же Рома с Сашей?
В ответ от входной двери послышался голос Бура:
– Мы здесь, тетя Валя.
Войдя в комнату, они поставили на пол дорожный баул пахана и принялись доставать из принесенного пакета продукты. Фомин молча наблюдал за их действиями, а затем, взяв в руки литровую бутылку «Абсолюта», спросил:
– А «Столичной» нет?
– У, е-мое, – Музыкант хлопнул себя по лбу ладошкой, – совсем забыл, что пахан ничего, кроме «Столичной», не пьет! Пойду смотаюсь, я быстро, тут все рядом, – и он направился к выходу.
Бур последовал за ним.
– Приму душ, – улыбнулся Монах и пошел в ванную.
Минут через пятнадцать раздался протяжный звонок в дверь. Мать Фомина решила, что это вернулись товарищи сына, но ошиблась: в квартиру ввалились три наглых типа шкафообразной комплекции, с внешностью рыночных охранников.
Один из них, бесцеремонно оттолкнув пожилую женщину, вошел в комнату. Развязно развалившись на стуле, он обратился к матери Монаха:
– Давай, бабка, созывай всех, кто тут прописан, типа на общеквартирное собрание.
