– Сударь! Я знаю, что люди – братья, что при рождении на каждого человека возлагаются обязанности по отношению к братьям. Я знаю, что Господь вложил в меня некую ценность, хотя бы и самую малую, а так как я готов признать ценность других, я вправе требовать от них того же. Пока я не совершил бесчестных или несправедливых поступков, я имею право рассчитывать на уважение моей личности.
– Ах, ах! – воскликнул незнакомец. – Вы где-нибудь учились?
– К сожалению, нет, сударь. Я прочел только «Рассуждения о начале и основаниях неравенства» и «Общественный договор». Из этих книг я и почерпнул все свои знания и даже, может быть, все свои мечты.
При этих словах в глазах незнакомца вспыхнул огонек, он сделал порывистое движение и едва не сломал стебелек бессмертника с блестевшими на солнце листиками, который никак не желал укладываться в тесную коробку.
– Так какие же у вас воззрения?
– Вероятно, они не совпадут с вашими, – отвечав молодой человек, – это воззрения Жан-Жака Руссо.
– Хорошо ли вы их поняли? – спросил незнакомец с видимым недоверием, которое должно было задеть самолюбие Жильбера.
– Так ведь я, как мне кажется, понимаю свой родной язык, особенно когда на нем выражаются так же ясно и поэтично, как Жан-Жак Руссо…
– Да, видно, не очень, – с улыбкой заметил старик, – потому что если то, о чем я вас сейчас спрашиваю, не поэтично, то уж, во всяком случае, вполне ясно. Я хотел спросить, помогли ли вам ваши занятия философией лучше понять политическую экономию…
Незнакомец смущенно замолчал.
– Политическую экономию Руссо? – переспросил молодой человек. – Да ведь я, сударь, изучал философию не в коллеже, я своему чутью обязан тем, что открыл для себя среди прочитанных книг самую замечательную и полезную:
«Общественный договор».
– Бесплодный предмет для молодого человека, пустое созерцание для двадцатилетнего мечтателя, горький и мало соблазнительный цветок для юного воображения, – слегка опечалившись, проговорил незнакомец.
– В несчастье человек мужает до срока, сударь, – возразил Жильбер, – а если дать волю мечтательности, то она может довести до беды.
Незнакомец удивленно раскрыл глаза, которые все это время были полуприкрыты в задумчивости, свойственной старику в минуты покоя, сообщавшего его лицу некоторую привлекательность.
– Кого вы имеете в виду? – краснея, спросил он.
– Никого, сударь, – отвечал Жильбер.
– Не может быть.
– Да нет же, уверяю вас.
– Мне показалось, что вы досконально изучили женевского философа и имеете в виду его жизнь.
– Я его не знаю, – простодушно отвечал Жильбер.
– Не знаете? – вздохнул незнакомец. – Невелика потеря, молодой человек, это весьма жалкое создание.
– Что вы говорите! Жан-Жак Руссо – жалкое создание? Значит, нет больше справедливости ни на земле, ни на небе. Жалкое создание! И это человек, посвятивший жизнь счастью других людей!..
– Ну, я вижу, вы и в самом деле его не знаете! Впрочем, давайте лучше поговорим о вас, если ничего не имеете против.
– Я охотнее предпочел бы уяснить себе предмет, о котором мы только что говорили. Кроме того, я – ничто, сударь, что же я могу вам сообщить?
– Ну да, и потом, вы меня совсем не знаете и боитесь быть откровенны с незнакомым человеком.
– Сударь! Чего мне бояться кого бы то ни было и кто может сделать меня более несчастным, чем я есть? Вспомните, каким я предстал перед вами: одинокий, бедный, голодный.
– Куда же вы направлялись?
– В Париж. Вы парижанин, сударь?
– Да.., то есть нет.
– Да или нет? – с улыбкой спросил Жильбер.
– Я не люблю лгать. Я не раз имел случай убедиться, что надо подумать прежде, чем ответить. Я парижанин, если под парижанином подразумевается человек, давно проживающий в Париже и ведущий городской образ жизни. Но родился я в другом городе. А почему вы об этом спросили?
– Мой вопрос связан с тем, о чем мы только что говорили. Я имел в виду то, что, если вы живете в Париже, вы, должно быть, видели Руссо.
– Я и впрямь видел его несколько раз.
– Его, наверное, провожают взглядами, когда он проходит мимо? Он вызывает восхищение, прохожие показывают на него друг Другу пальцем, как на благодетеля человечества, не так ли?
– Ничего похожего. За ним бегут дети и, подученные родителями, кидают ему вдогонку камни.
– О Господи! – в недоумении вскричал Жильбер. – Но он по крайней мере богат?
– Ему случается утром, как и вам, задавать себе вопрос: «Что я буду сегодня есть?»
– Как бы ни был он беден, но, вероятно, он человек известный, могущественный, уважаемый?
– Засыпая вечером, он не уверен, что не проснется в Бастилии.
– Как же он должен в таком случае ненавидеть людей!
– Он их ни любит, ни ненавидит, они ему надоели, – вот и все.
– Не испытывать ненависти к людям, которые дурно с нами обходятся! – вскричал Жильбер. – Мне это непонятно.
– Руссо всегда был свободен, сударь. Руссо всегда был достаточно силен, чтобы надеяться только на себя. А ведь именно сила и свобода делают человека мягким и добрым. Напротив, зависимость и слабость его озлобляют.
– Вот потому-то я и стремлюсь оставаться свободным! – с гордостью заметил Жильбер. – Я чутьем угадывал то, что вы сейчас подтвердили.
– Человек может быть свободен и в тюрьме, молодой человек, – отвечал незнакомец. – Окажись Руссо завтра за решеткой, что рано или поздно с ним случится, он и там писал и мыслил бы так же свободно, как в горах Швейцарии. Я-то всегда полагал, что свобода состоит не в том, чтобы делать то, что хочется; она заключается в том, что никакая сила не может заставить человека поступать против своей воли.
– Скажите, сударь, эти слова принадлежат Руссо?
– Да, – отвечал незнакомец.
– Они взяты из «Общественного договора»?
– Нет, это из его новой книги под названием «Прогулки одинокого мечтателя».
– Сударь! Мне кажется, у нас с вами есть нечто общее.
– Что именно?
– Мы оба любим Руссо и восхищаемся его книгами.
– Говорите о себе, молодой человек: вы как раз, в том возрасте, когда люди легко обманываются.
– Можно заблуждаться в чем-то, но не в ком-то.
– Впоследствии вы сами убедитесь, что чаще всего ошибаются именно в людях. Может быть, Руссо отчасти ближе к истине, чем другие. Но уж поверьте мне: и у него есть недостатки, да еще какие!..
Жильбер недоверчиво покачал головой. Однако, несмотря на это, незнакомец смотрел на него по-прежнему благожелательно.
