– Нет, конечно.
– Так вот послушайте, что я вам скажу: работая ночью, человек при желании может за два-три часа переписать пять-шесть таких страниц. Когда он научится работать так, чтобы ноты выходили округлыми, а черточки – ровными, а также сможет читать ноты, это ускорит работу. Шесть страниц стоят три франка, на эти деньги можно прожить, не так ли? Вы не станете это отрицать, ведь вы готовы были довольствоваться всего шестью су. Итак, поработав ночью часа два, днем человек может посещать занятия в школе хирургов, институте медицины или ботаники.
– Ах, сударь, теперь я понимаю, – вскричал Жильбер, – и от всего сердца вас благодарю!
И он набросился на лист бумаги, который протянул ему старик.
Глава 13.
НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ ГОСПОДИНА ЖАКА
Жильбер горячо взялся за работу, и вскоре лист бумаги был испещрен значками, которые он старательно выводил. Старик некоторое время за ним наблюдал, а затем уселся за другим столом и принялся исправлять уже отпечатанные страницы, точь-в-точь такие же, в которых хранилась на чердаке фасоль.
Так прошло три часа, часы пробили девять, и в кабинет быстрыми шагами вошла Тереза.
Жак поднял голову.
– Скорее идите в комнату, – сказала хозяйка. – Вас ждет принц. Боже мой! Когда же этим визитам настанет конец? Лишь бы он не вздумал остаться с нами завтракать, как в прошлый раз герцог де Шартр!
– А кто пожаловал сегодня?
– Его высочество принц де Конти.
Услыхав это имя, Жильбер вывел на нотоносцах такую «соль», что, будь это в наши дни, Бридуазон назвал бы се скорее кля-а-а-ксой, нежели нотой.
– Принц! Его высочество! – прошептал он. Жак с улыбкой последовал за Терезой, и, когда они вышли, она притворила дверь.
Жильбер огляделся и увидал, что остался в комнате один. Он почувствовал сильное волнение.
– Где же я нахожусь? – вскричал он. – Принцы, высочества в доме у господина Жака! Герцог де Шартр, принц де Конти в гостях у переписчика!
Он подошел к двери и прислушался. Сердце его сильно билось.
Очевидно, Жак и принц уже обменялись приветствиями, теперь говорил принц.
– Я бы хотел пригласить вас с собой, – сказал он.
– Зачем, ваше высочество? – спрашивал Жак.
– Я представлю вас ее высочеству. Для философии наступает новая эра, дорогой мой философ.
– Очень вам благодарен за доброе намерение, ваше высочество, но я не смогу вас сопровождать.
– Однако я помню, как шесть лет назад вы сопровождали госпожу де Помпадур в Фонтенбло, не так ли?
– Я был на шесть лет моложе; сегодня я прикован к креслу недугами.
– А также мизантропией.
– А когда ожидается приезд ее высочества? Должен признаться, ваше высочество, что свет – не такая уж любопытная штука, чтобы стоило из-за него утруждать себя.
– Ну что же, я готов освободить вас от встречи ее высочества в Сен-Дени и большой церемонии, я отвезу вас прямо в Ла-Мюэтт, где послезавтра остановится ее высочество.
– Так ее высочество прибывает послезавтра в Сен-Дени?
– Да, со свитой. Знаете, две мили – сущие пустяки и не должны вас утомить. Говорят, ее высочество прекрасно музицирует, она училась у Глюка.
Жильбер не стал дальше слушать. Как только он услыхал слова: «Послезавтра ее высочество прибывает со свитой в Сен-Дени», он подумал, что через два дня его будут разделять с Андре всего две мили.
При этой мысли глаза его ничего уж больше не видели, словно их покрыла огненная пелена.
Из двух охвативших его чувств одно возобладало над другим: любовь взяла верх над любопытством. Была минута, когда Жильберу показалось, что в небольшом кабинете недостаточно воздуху и он не может вздохнуть полной грудью. Он подбежал к окну и хотел его распахнуть: окно оказалось запертым изнутри на замок с тою, вероятно, целью, чтобы из дома напротив невозможно было разглядеть, что делается в кабинете господина Жака.
Он рухнул на стул.
– Не могу я дольше подслушивать под дверью, – сказал он себе, – не хочу я проникать в тайны этого мещанина, моего благодетеля, этого переписчика, которого принц называет своим другом и хочет представить будущей королеве Франции, наследнице императоров, с которой мадмуазель Андре разговаривала чуть ли не стоя на коленях.
Может быть, если я буду подслушивать, мне удастся разузнать что-нибудь о мадмуазель Андре?
Нет, нет, я не лакей. Только Ла Бри мог подслушивать под дверью.
И он решительно отошел от двери, к которой было приблизился; руки его дрожали, пелена застилала глаза.
Ему необходимо было отвлечься, а переписывание нот не являлось для него увлекательным умственным занятием. Он схватился за книгу, лежавшую на столе Жака.
«Исповедь», – прочел он с радостным удивлением, – та самая «Исповедь», из которой я с таким интересом прочел сто страниц!
«Издание сопровождено портретом автора», – продолжал он читать.
– Я никогда не видел портрета Руссо! – воскликнул он. – Поглядим, поглядим!
Сгорая от любопытства, он перевернул лист папиросной бумаги, предохранявшей гравюру, взглянул на портрет и вскрикнул.
В эту минуту дверь распахнулась: вернулся Жак. Жильбер посмотрел на Жака, затем перевел взгляд на портрет, который он держал в вытянутых руках: молодой человек задрожал всем телом, выронил книгу и пролепетал:
– Так я у Жан-Жака Руссо!
– Посмотрим, как вы переписали ноты, дитя мое, – с улыбкой проговорил Жан-Жак, в душе обрадованный этой непредвиденной овацией значительно больше, чем многочисленными триумфами за всю свою жизнь.
Пройдя мимо дрожавшего Жильбера, он приблизился к столу и взглянул на его работу.
– Форма нот недурна, – сказал он, – но вы не соблюдаете полей, и потом в некоторых местах вы пропустили знак «легато». В этом такте вы не обозначили паузу; черта, разделяющая такты, должна быть вертикальной. Целую долю лучше рисовать в два приема, полукругами, пусть даже они не всегда точно совпадают; вы изображаете ее просто кружком, отчего она выглядит неизящной, а хвостик примыкает неплотно… Да, друг мой, вы и в самом деле у Жан-Жака Руссо.
– Простите меня, сударь, за все глупости, какие я успел наговорить! – сложив руки, вскричал Жильбер, готовый пасть ниц.
– Неужели достаточно было прийти сюда принцу, – пожимая плечами, проговорил Руссо, – чтобы вы признали несчастного, гонимого женевского философа? Бедный ребенок! Счастливое дитя, не знающее гонений!
– Да, сударь, я счастлив, но счастлив тем, что вижу вас, что могу с вами познакомиться, побыть рядом.
– Спасибо, дитя мое, спасибо. Впрочем, за работу! Вы попробовали свои силы; теперь возьмите это рондо и постарайтесь переписать его на настоящей нотной бумаге; оно небольшое и не очень трудное. Главное аккуратность. Да, но как вы догадались…
