– Не кощунствуй, Лоренца! – воскликнул Бальзамо. – Я страдаю не меньше тебя. Ну, загляни в мое сердце. Я приказываю! Попробуй сказать, что я тебя не люблю.
– Зачем же ты борешься с собой?
– Я хочу вместе с тобой взойти на трон мирового господства!
– Сможет ли твое честолюбие дать тебе то, что готова подарить моя любовь? – прошептала молодая женщина.
Бальзамо в растерянности уронил голову Лоренце на грудь.
– Да, да! – вскричала она. – Вот теперь я вижу, что ты меня любишь больше, чем свое честолюбие, больше, чем власть, больше, чем мечту. Наконец-то ты любишь меня так же, как я тебя!
Бальзамо попытался развеять пелену, застилавшую ему разум. Но его усилие оказалось тщетным.
– Если ты так меня любишь, пощади меня! Лоренца его не слушала. Она обвила его шею руками, словно стальными оковами.
– Я люблю тебя так, как ты хочешь, – проговорила она, – как сестра или как жена, как святая или как женщина, по поцелуй меня, ну хоть разочек!
Бальзамо был покорен, побежден ее страстной любовью. Не имея сил сражаться, он прижался к Лоренце, как железо, притянутое магнитом; взор его горел, грудь яростно вздымалась, голова запрокинулась.
Губы его искали губ молодой женщины.
Вдруг разум вернулся к нему.
Он взмахнул руками, словно прогоняя дурман.
– Лоренца! – воскликнул он. – Проснитесь, я приказываю!
В тот же миг оковы, которые он никак не мог разорвать, спали; обнимавшие его руки опустились; жаркая улыбка, блуждавшая на пересохших от возбуждения устах Лоренцы, угасла, словно жизнь, истекавшая с последним вздохом; глаза ее раскрылись, она с силой взмахнула руками и устало рухнула на софу, вновь смежив веки.
Бальзамо сел в трех шагах от нее и глубоко вздохнул. – Прощай, мечта! – прошептал он. – Прощай, счастье!
Глава 24.
ДВОЙНАЯ ЖИЗНЬ – ЯВЬ
Едва приблизившись, Лоренца быстро огляделась по сторонам.
Она внимательно изучила каждую мелочь, доставляющую обыкновенно радость любой женщине, однако лицо Лоренцы оставалось строгим. Как только ее глаза остановились на Бальзамо, она болезненно содрогнулась.
Сидя в нескольких шагах от Лоренцы, Бальзамо не сводил с нее глаз.
– Это опять вы? – отпрянув, спросила она. Ее лицо выразило ужас; губы ее побелели, а на лбу и висках появилась испарина. Бальзамо не отвечал.
– Где я? – спросила она.
– Вы сами знаете, откуда вы прибыли, – отвечал Бальзамо, – это естественным образом должно навести вас на мысль о том, где вы находитесь.
– Да, вы правы, я припоминаю. Я помню, как вы меня преследовали, как вырвали меня из рук моей заступницы перед Богом.
– Вы сами знаете, что даже всемогущая принцесса не смогла бы вас защитить.
– Да, вы ее околдовали! – сложив руки, вскричала Лоренца. – Боже, Боже! Спаси меня от этого дьявола!
– Что же во мне дьявольского? – пожав плечами, проговорил Бальзамо. – Прошу вас избавиться раз навсегда от завезенных из Рима нелепых предрассудков, которые тянутся за вами с тех самых пор, как вы вышли из монастыря.
– Ах, монастырь… Кто мне вернет мой монастырь? – разразившись рыданиями, вскричала Лоренца.
– Нашли, о чем жалеть! – проговорил Бальзамо. Лоренца бросилась к окну, раздвинула занавески, подняла оконную задвижку и схватилась за один из прутьев железной решетки, увитой цветами, благодаря чему решетка была не столь заметна, что, однако, не лишало ее надежности.
– Там была тюрьма, и здесь – тоже тюрьма, – сказала Лоренца, – однако я бы предпочла ту, что ведет на небо, чем эту, ведущую в ад.
Она в ярости ударила кулачками по решетке.
– Если бы вы были благоразумны, Лоренца, на вашем окне были бы только цветы.
– Разве я не была благоразумна, когда вы заперли меня в тюрьме на колесах вместе с чудовищем, которого вы называли Альтотасом? Однако вы не упускали меня из виду, я была вашей пленницей; перед уходом вы подчиняли себе мой разум! Где тот страшный старик, что заставлял меня трепетать от ужаса? Где-нибудь совсем рядом? Стоит нам обоим замолчать, и мы услышим из-под земли его голос!
– Вы распаляете свое воображение, как ребенок, – заметил Бальзамо. – Альтотас – мой учитель, друг, второй отец, он совершенно безвредный старик; он ни разу вас не видел, никогда к вам не подходил, а если бы видел или подошел, не обратил бы на вас внимания, потому что слишком увлечен своим делом.
– Своим делом… – пробормотала Лоренца. – Чем же он занят?
– Он ищет секрет вечной молодости, а это уже шесть тысячелетий занимает умы всего человечества.
– А чем занимаетесь вы?
– Я? Меня занимает вопрос человеческого совершенства.
– Все это от лукавого! – воскликнула Лоренца, воздев руки к небу.
– Ну вот, опять у вас начинается припадок, – проговорил, поднимаясь, Бальзамо.
– Припадок?
– Да. Вы не знаете очень важного. Ваша жизнь словно разделена надвое: то вы бываете нежной, доброй, рассудительной; то становитесь безумной.
– И под этим надуманным предлогом вы меня заперли?
– Увы, это совершенно необходимо.
– Я согласна на жестокость, на варварство, но не надо лицемерия. Когда вы рвете мне сердце на части, не притворяйтесь, что жалеете меня.
– Да разве это пытка – жить в роскошной комнате? – без тени недовольства спросил Бальзамо и приветливо улыбнулся.
– Решетки! Решетки со всех сторон! Я здесь задыхаюсь!
– Эти решетки – в ваших интересах, слышите, Лоренца?
– Он меня поджаривает на медленном огне и говорит, что обо мне заботится!
Бальзамо подошел к молодой женщине и собирался было взять ее за руку: она отскочила, словно при виде змеи.
– Не прикасайтесь ко мне! – вскричала она.
– Вы что же, ненавидите меня, Лоренца?
– Спросите у жертвы, любит ли она своего палача!
– Лоренца! Лоренца! Я не хочу быть вашим палачом, вот почему вынужден несколько ограничить вашу свободу.
Если бы вы имели возможность свободно передвигаться, кто знает, что вы могли бы натворить в припадке безумия?
– Что бы я сделала? Лишь бы мне освободиться, и вы увидите, на что я способна!
– Лоренца! Вы дурно обращаетесь с супругом, которого выбрали перед Богом.
– Чтобы я вас выбрала? Никогда!
– Однако вы мне жена…
– Это происки сатаны.
– Бедняжка! – нежно глядя на нее, прошептал Бальзамо.
– Я – римлянка, – пробормотала Лоренца, – придет день, и я за себя отомщу!
