Филипп поднял шпагу и подал виконту – Идите, сударь, – сказал молодой человек, – и не делайте больше глупостей.
– Черт возьми! Если я их делаю, я сам за них и расплачиваюсь, – проворчал виконт. – Поди сюда, Шоншон, милая, поди скорее, – обратился он к сестре, соскочившей с подножки кареты и поспешившей к нему на помощь.
– Справедливости ради прошу вас признать, сударыня, – проговорил Филипп, – что не я виноват в случившемся; весьма сожалею, что был вынужден обнажить шпагу в присутствии дамы.
Отвесив поклон, он отошел в сторону.
– Распрягайте лошадей, друг мой, и ведите в конюшню, – приказал Филипп хозяину станции.
Жан погрозил Филиппу кулаком, тот пожал плечами.
– Тройка возвращается! – закричал хозяин. – Куртен! Куртен! Немедленно запрягай их в карету этого господина.
– Хозяин… – попытался возразить кучер.
– Молчи! – перебил его тот. – Не видишь, господин торопится!
Жан продолжал браниться.
– Сударь, сударь! – закричал хозяин. – Не отчаивайтесь! Вот вам лошади!
– Да, – проворчал Дю Барри, – твоим лошадям следовало бы здесь быть на полчаса раньше.
Топнув ногой от отчаяния, он взглянул на раненную навылет руку, которую Шон перевязывала носовым платком.
Вскочив в седло, Филипп отдавал приказания таким тоном, будто ничего не произошло.
– Едем, брат, едем, – проговорила Шон, увлекая Дю Барри к карете.
– А арабский жеребец? – возразил тот. – А, да пусть он идет ко всем чертям! Мне сегодня решительно не везет! Он сел в карету.
– А, прекрасно! – воскликнул он, заметив в углу Жильбера. – Теперь мне и ног не вытянуть!
– Сударь, – отвечал молодой человек, – я очень сожалею, что помешал вам.
– Ну, ну, Жан, – вмешалась мадмуазель Шон, – оставьте в покое нашего юного философа.
– Пусть пересядет на козлы, черт побери! Краска бросилась Жильберу в лицо.
– Я вам не лакей, чтобы сидеть на козлах, – обиделся он.
– Вы только посмотрите на него! – усмехнулся Жан.
– Прикажите мне выйти, и я выйду.
– Да выходите, тысяча чертей! – вспылил Дю Барри.
– Да нет, сядьте напротив меня, – вмешалась Шон, удерживая молодого человека за руку. – Так вы не будете мешать моему брату.
Она шепнула на ухо виконту:
– Он знает человека, который только поранил вас. В глазах виконта промелькнула радость.
– Прекрасно! В таком случае пусть остается. Как имя того господина?
– Филипп де Таверне.
В эту минуту молодой офицер проходил как раз рядом с каретой.
– А, это опять вы, молодой человек! – вскричал Жан. – Сейчас вы торжествуете, но придет и мое время!
– Как вам будет угодно, сударь, – спокойно отвечал Филипп.
– Да, да, господин Филипп де Таверне! – продолжал Жан, пытаясь уловить смущение в лице молодого человека, не ожидавшего услышать свое имя.
Филипп в самом деле поднял голову с удивлением, к которому примешивалось некоторое беспокойство. Но он тут же овладел собой и, с необычайной грациозностью обнажив голову, произнес:
– Счастливого пути, господин Жан Дю Барри! Карета рванулась с места.
– Тысяча чертей! – поморщившись, проворчал виконт. – Если бы ты знала, как я страдаю, дорогая Шон!
– На первой же станции мы потребуем врача, а молодой человек наконец пообедает, – отвечала Шон.
– Ты права, – заметил Жан, – мы не обедали. А у меня боль заглушает голод, но я умираю от жажды.
– Не хотите ли стакан вина?
– Конечно, хочу, давай скорее.
– Сударь! – вмешался Жильбер. – Позволительно ли мне будет заметить…
– Сделайте одолжение.
– Дело в том, что в вашем положении лучше отказаться от вина.
– Вы это серьезно? Он обернулся к Шон.
– Так твой философ еще и врач?
– Нет, сударь, я не врач. Я надеюсь когда-нибудь им стать, буде на то воля Божия, – отвечал Жильбер. – Просто мне приходилось читать в одном справочнике для военных, что в первую очередь раненому запрещено давать воду, вино, кофе.
– Ну, раз вы читали, не будем больше об этом говорить.
– Господин виконт! Не могли бы вы дать мне свой платок? Я смочил бы его вон в том роднике, вы бы обернули руку платком и испытали огромное облегчение.
– Пожалуйста, друг мой, – сказала Шон. – Кучер, остановите! – приказала она.
Жильбер остановил лошадей. Жильбер поспешил к небольшой речушке, чтобы намочить платок виконта.
– Этот юноша не даст нам переговорить! – заметил Дю Барри.
– Мы можем разговаривать на диалекте, – предложила Шон.
– Я сгораю от желания приказать кучеру трогать, бросив его здесь вместе с моим платком.
– Вы не правы, он может быть нам полезен.
– Каким образом?
– Я от него уже получила весьма и весьма важные сведения.
– О ком?
– О принцессе. А совсем недавно, при вас, он сообщил нам имя вашего противника.
– Хорошо, пусть остается.
В эту минуту появился Жильбер, держа в руках платок, смоченный ледяной водой.
Как и предсказывал Жильбер, от одного прикосновения платка к руке виконту стало гораздо легче.
– Он прав, я чувствую себя лучше, – признался он. – Ну что же, давайте поговорим.
Жильбер прикрыл глаза и насторожился, однако ожидания его обманули. На приглашение брата Шон отвечала на звучном диалекте, который не воспринимало ухо парижанина: оно не различает в провансальском наречии ничего, кроме раскатистых согласных и мелодичных гласных.
Несмотря на самообладание, Жильбер не смог скрыть досады, что не ускользнуло от мадмуазель Шон. Чтобы хотя отчасти его утешить, она мило ему улыбнулась.
Улыбка дала Жильберу понять, что им дорожили. В самом деле, он, земляной червь, касался руки виконта, которого сам король осыпал милостями.
Ах, если бы Андре видела его в этой чудесной карете!
Он преисполнился гордости.
О Николь он и думать забыл.
Брат с сестрой продолжали беседовать на непонятном диалекте.
– Прекрасно! – неожиданно вскричал виконт, выглянув из кареты и обернувшись.
– Что именно? – спросила Шон.
– Нас догоняет арабский жеребец!
– Какой еще арабский жеребец?
– Тот самый, которое я собирался купить.
– Взгляни-ка, – сказала Шон, – это скачет женщина. Ах, какое восхитительное создание!
