Во-первых, переодетый прокурором г-н де Сартин, посещающий на пятом этаже одного дома на улице Ларбр-Сек юную особу, которой он не стыдится пересказывать сотни три грязных книжонок; это бывает третьего числа каждого месяца.
– Ваше сиятельство! Вы собираетесь очернить благородное дело.
– Подобные дела очернить невозможно. Во-вторых, переодетый его преподобием господин де Сартин, проникающий в монастырь Кармелиток на улице Святого Антуана.
– Я должен был передать святым сестрам новости с Востока.
– Ближнего или Дальнего? В-третьих, переодетый лейтенантом полиции господин де Сартин, разъезжающий по ночным улицам в фиакре наедине с герцогиней де Граммон.
– Ах, ваше сиятельство! – не на шутку испугался господин де Сартин. – Неужели вы готовы подорвать уважение к моему учреждению?
– Вы ведь закрываете глаза, когда подрывается уважение ко мне! – рассмеялась графиня. – Впрочем, погодите.
– Я жду, ваше сиятельство.
– Мои шалопаи уже взялись за дело и сочинили, как сочиняют ученики коллежа в изложениях, в переводах, с преувеличениями, и я получила утром уже готовые эпиграмму, куплет и водевиль.
– О Боже!
– Все три сочинения отвратительны. Я угощу ими сегодня короля, а также предложу его вниманию новый Pater noster
12
который вы распространяете против него, помните:
«Отец наш Версальский, пусть позор падет на Ваше имя, как оно того заслуживает; Ваш трон расшатан. Вы больше не способны выражать на земле Божью волю; верните нам хлеб наш насущный, съеденный Вашими фаворитками; простите своему парламенту, как мы прощаем Вашим министрам, которые его продали. Не поддавайтесь искушениям графини Дю Барри и освободитесь от Вашего чертового канцлера.
Аминь!»
– Где вы это нашли? – спросил г-н де Сартин, – со вздохом складывая руки.
– О Господи! Да разве мне нужно искать? Мне любезно присылают каждый день лучшее из произведений такого рода. Я отдаю вам должное за эти регулярные посылки.
– Ваше сиятельство!..
– Итак, в ответ вы получите завтра упомянутые мной эпиграмму, куплет и водевиль.
– Почему бы вам не передать мне их сейчас?
– Потому что мне еще нужно время для того, чтобы их размножить. Уже стало привычным, что полиция узнает в последнюю очередь о происходящем, не так ли? Нет, правда, это вас развлечет! Утром я сама над ними смеялась чуть не целый час. А король смеялся до слез и даже заболел от смеха. Вот почему он запаздывает.
– Я пропал! – вскричал г-н де Сартин, обхватив руками голову в парике.
– Нет, еще не все потеряно, вас высмеяли – только и всего. Разве я погибла после «Прекрасной бурбонки», а? Нет, я в бешенстве, только и всего. Теперь я хочу заставить беситься других. Ах, до чего хороши стишки! Я была так довольна, что приказала подать моим графоманам белого вина: должно быть, сейчас они уже мертвецки пьяны.
– Ах, графиня, графиня!
– Я вам сейчас прочту эпиграмму.
– Помилуйте!..
О Франция! Ужель твоя судьба –
Служанкой быть у похотливой шлюхи?!
– А, нет, я ошиблась: эту эпиграмму вы пустили против меня. Их так много, что я путаюсь. Погодите-ка, вот она:
Чудную вывеску, друзья, вы б не забыли:
Воспитанник Луки по просьбе лекарей
Фигурки в полный рост смог поместить в бутыли –
Бонн, Мопу, Тере во всей красе своей.
При них Сартин. Слова на сигнатуре были:
«Смесь четырех воров» –
Тот, кто ворует, пей!
– О жестокое сердце, вы будите во мне тигра!
– Теперь перейдем к куплету, он написан от лица герцогини де Граммон;
Подойди поближе, страж порядка!
Хороша я и целую сладко.
Убедись-ка сам, чтобы украдкой
Рассказать об этом королю…
– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство! – вскричал разгневанный г-н Сартин.
– Успокойтесь, – проговорила графиня, – отпечатано пока всего десять тысяч экземпляров. А теперь вас ждет водевиль.
– Так в вашем распоряжении печатный станок?
– Что за вопрос! Разве у господина де Шуазеля его нет?
– Пусть поостережется ваш печатник!
– Ну, ну, попытайтесь: свидетельство оформлено на мое имя.
– Это отвратительно! И король смеется над всеми этими гнусностями?
– Еще бы! Он сам находит рифмы, когда затрудняются мои пауки.
– Вам хорошо известно, что я ваш верный слуга, а вы так ко мне относитесь!
– Мне известно, что вы меня предаете, а графиня Шуазель жаждет моего падения.
– Ваше сиятельство! Она захватила меня врасплох, клянусь вам!
– Так вы признаете? – Вынужден признать.
– Почему же вы меня не предупредили?
– Я за этим как раз и пришел.
– Я вам не верю.
– Слово чести!
– Я тоже могу поклясться.
– Пощадите! – проговорил начальник полиции, опускаясь на колени.
– Мило!
– Именем Бога заклинаю вас пощадить меня, графиня!
– Как вы испугались сомнительных стишков, вы – такой человек, министр!
– Ах, если бы я только этого боялся!
– А вы не думали, что меня, женщину, такая песенка может лишить сна?
– Вы – королева.
– Да, королева, не представленная ко двору.
– Клянусь вам, ваше сиятельство, что я никогда не причинял вам зла.
– Нет, но вы не мешали делать его другим.
– Если я перед вами и виноват, то в очень малой степени.
– Хотелось бы в это верить.
– Так поверьте!
– Речь идет о том, чтобы не просто не делать зла, а совершать добро.
– Помогите мне, мне это никак не удается.
– Вы на моей стороне, да или нет?
– Да.
– Простирается ли ваша преданность до того, чтобы поддержать мое представление ко двору?
– Да вы сами ставите этому препоны.
– Подумайте хорошенько! Мой печатный станок наготове, он работает днем и ночью; через двадцать четыре часа мои писаки проголодаются, а когда они голодны, они имеют обыкновение больно кусаться.
– Я готов стать послушным. Чего вы желаете?
