* * *
Оксана очнулась внезапно, словно от толчка. Она лежала на полу маленькой полутемной комнатки, ощущая спиной скользкую плоскость. Подогнутые ноги, упиравшиеся подошвами в стену, болезненно затекли, но вытянуть, распрямить их не было возможности.
Девушка с трудом разлепила глаза, попыталась сфокусировать взгляд на чем-нибудь одном... Первое, что удалось различить, – ровный ряд белоснежных кафельных плиток. Сквозь небольшое запотевшее окошечко под потолком в комнатку пробивался мутный электрический свет. В этом тусклом освещении зловеще поблескивал никелированный кран. Где-то сверху и слева монотонно журчала вода – несомненно, комнатка была ванной.
Оксана попыталась было подняться, но тут же опустила голову – чугунная боль в темени заставила ее застонать. Конечно, в другой ситуации она бы закричала, позвала на помощь, но теперь, едва вспомнив, что произошло с ней несколько часов назад, поняла: лучше молчать, лучше не напоминать о себе ни криком, ни стоном. Она так и осталась лежать на холодном кафельном полу, цепенея от ужаса и дурных предчувствий.
Из-за двери послышались шаги. Скрипнули половицы, щелкнул шпингалет, и дверь ванной медленно приоткрылась. Оксана осторожно скосила взгляд влево – в ярко освещенном дверном проеме рельефно вырисовывался мужской силуэт. Коротко стриженные русые волосы, квадратный волевой подбородок, атлетический торс... И левая рука с отсутствующим большим пальцем. Это был тот самый водитель белых «Жигулей», которого Оксана так некстати остановила у подземного перехода.
– Оклемалась, – удовлетворенно констатировал мужчина. – Почти сутки тут пролежала. Ладно, повалялась, и хватит... Давай, поднимайся.
И с неожиданным проворством приподняв Оксану, поволок ее из ванной.
– Отпустите меня, пожалуйста... – затравленно пробормотала девушка, силясь вырваться из цепких объятий, – меня нельзя трогать, я беременна... Отпустите, я никому ничего не скажу... Я беременна, у меня ребеночек будет, нельзя мне...
Насильник никак не отреагировал на это признание – лишь широкие руки-клешни сжали Оксану еще сильней. Он доволок девушку до комнаты и, с силой бросив ее на диван, плотоядно ухмыльнулся.
– Знаешь, кто я такой? – присаживаясь рядом, спросил душегуб и, не дождавшись ответа, продолжил: – Тот самый маньяк, которого все ищут. Тот самый, который вас, грязных баб, ловит, трахает и на части режет. Что, газет не читаешь, телевизор не смотришь?
Насладившись эффектом от сказанного, он продолжал еще более зловеще:
– Я, сучка, сейчас открою тебе один маленький секрет. Живой тебе все равно отсюда не выбраться, и не надейся. Так что выбирай: или ты все сделаешь добровольно, и я не буду тебя мучить перед смертью, или...
Не закончив фразы, он резким движением извлек из-под дивана массивный нож и, поднеся лезвие к лицу девушки, осторожно оцарапал острием ее щеку.
– ...или ты сто раз пожалеешь, что вообще родилась на свет, – с театральным пафосом завершил негодяй и, вдавливая лезвие в кожу чуть сильней, ласково поинтересовался: – Ну как, возбуждает?
Страшны были слова душегуба, страшно его прерывистое дыхание, страшен огромный нож. Но страшней всего были ощущения собственной беспомощности и обреченности. Воля девушки на какой-то момент оказалась парализованной страхом.
– А теперь поднимайся, – несколько успокоившись, приказал негодяй, поигрывая ножом.
Превозмогая боль в темечке, Оксана демонстративно отвернулась к стене.
– Не хочешь? – напряженно повысил голос светловолосый и неожиданно захихикал. – Еще лучше... Люблю, когда бабы сперва ломаются.
Нимало не стесняясь, он принялся деловито раздеваться. С треском сдернул с себя рубашку, вжикнул замком-молнией джинсов, мгновенно снял их. Меньше чем через минуту он стоял перед диваном совершенно обнаженный. Выставил видеокамеру на штативе, нажал кнопку записи. Небрежно сунув страшный нож под диван, с неожиданной прытью ухватился за платье жертвы. Треск разрываемой материи, тоненький вскрик, утробное победное рычание...
...Бывает часто: истрачены воля и разум, и в голове пульсирует лишь одно – «будь, что будет...», но в последний момент, когда грядущие унижения выглядят даже страшней, чем смерть, слепящая ярость просыпается даже в самом слабом человеке. И не думаешь уже ни о физической боли, потому что в такие минуты нет большего счастья, чем разорванный рот или выбитый глаз врага, и нет большей радости, чем вид его крови. И когда ладонь душегуба коснулась живота девушки, именно такая ярость с головой захлестнула Оксану.
Каким-то чудом выскользнув из-под негодяя, девушка вскочила с дивана, схватила табуретку и судорожным движением запустила ею в голову насильника. Но промазала: ножка табуретки неловко зацепилась за плафон люстры и, изменив траекторию, гулко ударилась в стену.
– Ну, су-учка... – прорычал душегуб.
Не договорив, он скатился на пол и, сунув руку под диван, с ловкостью фокусника извлек свой страшный кинжал. Ощутив в руке тяжесть оружия, чуточку успокоился и, шагнув девушке навстречу, уверенно направил острие прямо ей в лицо.
Путаясь в надорванном платье, Оксана медленно попятилась к окну. А душегуб приближался, направляя нож в лицо девушки. Спустя несколько секунд Оксана ощутила локтем колышущуюся гардину. Еще один шаг назад – и спина ее коснулась оконного стекла.
Путей для спасения не было. Справа от девушки возвышалась тумба с телевизором. Слева белела стена. А в каких-то двух шагах страшно сверкало острое жало кинжала и улыбалась похотливая харя.
Оксана инстинктивно отодвинулась назад, однако спина ее вновь ощутила холодную гладкую плоскость оконного стекла. Странно, но эта квартира почему-то не предусматривала подоконников; словно не жилой дом, а магазин или склад... Хотела было двинуться вправо – мешал телевизор. Попробовала шагнуть влево – локоть уперся в стену. Она оказалась в ловушке – и в прямом, и в переносном значении...
То, что произошло дальше, стало неожиданностью и для Оксаны, и для светловолосого. Резкий взмах руки девушки, толчок в плечо негодяя – и нападавший, потеряв равновесие, едва не свалился на спину. Однако в последний момент успел-таки ухватить Оксану за ногу, и она, инстинктивно отшатнувшись и отпружинив от руки маньяка, ледоколом прошла сквозь одинарную оконную раму... Пронзительный звон разбиваемого стекла нарушил ночную тишину мирного ялтинского дворика, но уже спустя мгновение глухой удар упавшего на асфальт тела заставил четырехпалого вздрогнуть.
И тут же с третьего этажа донесся заспанный голос:
– Опять эти курортники понажирались!
Насильник сориентировался почти мгновенно: сразу же выключил свет во всей квартире и, стараясь не наступать босыми ногами на стеклянные осколки, на цыпочках подошел к разбитому окну, поправил выбившуюся наружу гардину и выглянул во двор. Девушка лежала под самым окном навзничь, широко раскинув руки. И хотя при падении и с невысокого второго этажа летальный исход почти исключался, жертва была неподвижна.
