– На того самого, на маньяка.
– Который тебя в машину затащил и изнасиловать пытался?
– Ага.
– Чем именно похож?
– Волосы светлые. Лицо такое же. Рост подходящий.
Юрий Александрович откашлялся – лицо его приобрело суровое выражение, а тон стал официальным.
– То есть ты утверждаешь, что человек, стоящий справа, и человек, затащивший тебя в машину в поселке Ливадия вечером двадцать второго апреля, – одно и то же лицо?
– Не утверждаю... То есть утверждаю, но до конца не уверена, – девушка наконец отыскала спасительную формулу, – что он похож...
– Вот и хорошо. Так, Катюша, а насчет ножа, который мы тебе показали, ты точно уверена?
– Я ведь вам уже сто раз говорила – темно тогда было, вечер, свет в салоне не горел... Да и испугалась я слишком.
– Ладно, большое тебе, Катя, спасибо за помощь следствию, – поджал губы Патрикеев и, обернувшись к капитану милиции, стоявшему поодаль, распорядился: – Оформите протокол опознания и позовите сюда этого... заслуженного пенсионера.
Спустя пять минут в кабинет, разделенный полупрозрачным стеклом, вошел, вытирая со лба капельки пота, Михаил Андреевич Никаноров. Откашлялся, с чувством поздоровался с Патрикеевым и, встав в таком ракурсе, чтобы следователь заметил его нагрудный значок «Заслуженный работник МВД», тяжело опустился на скрипучий стул. Едва взглянув сквозь стекло, перегораживавшее кабинет, он сразу же ткнул пальцем в высокого светловолосого мужчину, стоявшего справа.
– Он!
– Подождите, так не делается, – вздохнул следователь, – давайте по порядку, в соответствии с процедурой. Я задаю вопрос, вы отвечаете. Итак: узнаете ли вы кого-нибудь среди этих троих?
– Сразу троих не опознаю, а вот двоих запросто, – хмыкнул старик.
– Как – сразу двоих?– удивился Патрикеев.
– А как же! Про того, что справа, и так все ясно. А вон тот, посередине, в шортах – это сосед наш, Валерка Ращупкин. Родители у него – жулье, на рынке вином без акцизных марок торгуют и в налоговую ни копейки не платят, а сам он – наркоман, третьего дня в беседке под моими окнами анашу с дружками, такими же наркоманами, курил и какую-то бандитскую музыку с мобильного телефона слушал... Арестовать его надо!
– Постойте, постойте, – прервал следователь, – я о другом спрашиваю... Три дня назад вы, явившись в ГОВД, заявили, что видели в районе набережной мужчину, чьи приметы соответствуют вот этим, – Патрикеев кивнул на стол, где белел прямоугольник милицейской ориентировки. – Вы заявили, будто бы похожий человек грубо приставал к девушке на открытой площадке кафе у фуникулера и даже угрожал ей физическими воздействиями. А теперь, Михаил Андреевич, посмотрите на этих троих: вы узнаете кого-нибудь?
– Да вон тот, с разбитой мордой, и есть маньяк! – безапелляционно заявил Никаноров, наморщив старческий лоб. – Двадцать второго апреля, вечером, между восемнадцатью и девятнадцатью тридцатью этот хулиган приставал к девушке. И вообще безобразничал. Меня, заслуженного человека, толкнул! Там еще инвалид безногий был, из тех бездельников, которые на набережной деньги вымогают, выдавая себя за героев войны.
– А потом что было? – осведомился Патрикеев, мгновенно отметив в уме, что показания старого маразматика относительно «безногого инвалида» и слова подследственного Корнилова И.С. о брате «его пропавшей без вести невесты» действительно совпадают.
– А потом этот маньяк ушел, но пообещал вернуться...
Отправив капитана оформлять протокол опознания, Юрий Александрович пригласил третьего и последнего человека – официанта из кафе у фуникулера, работавшего вечером двадцать второго апреля.
– Итак, – с привычными интонациями начал Патрикеев, – узнаете ли вы кого-нибудь из этих троих...
* * *
Илья понимал, что он тонет и что никто не подаст ему руку помощи. Обстоятельства складывались против него: отсутствие алиби, внешнее сходство с разыскиваемым, найденный при обыске боевой нож, а главное – показание девчонки из Ливадии, которую он якобы собирался изнасиловать и убить...
К тому же менты даже не собирались проверять его слова о пропавших Оксане и Диме Ковалевых. Для них он уже был маньяком и расчленителем. Корнилову не верил никто, и он не находил нужных слов, чтобы доказать свою правоту.
Вот и теперь, сидя напротив следователя из симферопольской прокуратуры, Илья в который уже раз излагал свою версию. Лицо его, изуродованное ссадинами и кровоподтеками, не выражало ни раскаяния, ни страха перед будущим; упрямство и вызов читались в его глазах.
– ...а когда вернулся в кафе – ни Оксаны, ни Димы Ковалева уже не было, – закончил Корнилов.
– Где же вы были? – устало поинтересовался Патрикеев.
– На набережной.
– Это может кто-нибудь подтвердить?
– Да откуда! Ведь у меня в этом городе ни одного знакомого. Да и машины у меня нету.
– Машину для такого дела можно было и угнать, а потом на место поставить. А что вы на это скажете? – Достав из сейфа боевой нож, следователь издали показал его Корнилову.
– Ну, мой это нож, – не стал врать Илья. – И я уже сказал, откуда он у меня.
– Естественно. Коль при обыске-то у вас нашли... Потерпевшая Круглова тоже опознала его как ваш. Что скажете?
– Такой нож, наверное, не в одном экземпляре делали. У нас в ВДВ у всех офицеров были такие. А этот мне на память о погибшем взводном достался.
– Знаю, знаю, – энергично перебил Патрикеев. – «В десанте служили мы крылатом, а там нельзя не быть орлом...» Неужели вам еще непонятно, что показаний свидетельницы Кругловой, свидетеля Никанорова и имеющегося у нас этого вещдока вполне достаточно, чтобы закончить производство дела? Я ведь вам по-хорошему предлагаю: покайтесь, снимите грех с души... И нам поможете.
– Мне не в чем каяться, – Корнилов упрямо мотнул головой. – А главное, не перед кем.
– Да-а-а? Тогда взгляните.
Перед Ильей легла фотография девушки. Корнилов с трудом сфокусировал взгляд; изображение двоилось, троилось в его глазах... Лицо Оксаны, такое знакомое и родное, выглядело на снимке отрешенным и безжизненным, будто чужим. Спутанные волосы, заострившийся носик, щеки и лоб, изрезанные чем-то острым, ссадина на шее, фиолетовый кровоподтек на скуле...
– Она жива? – Голос Ильи предательски задрожал, и Патрикеев, отметивший изменение интонации, истолковал это по-своему.
– Жива. Точней сказать – выжила...
– Что с ней?
– Обнаружена обнаженной в районе поселка Васильевка, в трех километрах от Ялты, на теле многочисленные колото-резаные раны. Потеряла много крови, несколько переломов и вывихов, тяжелая черепно-мозговая травма, сильнейший нервный шок. И выкидыш вдобавок.
Руки Ильи затряслись. Слова собеседника оглушили его, словно удар кузнечного молота. Сидя с открытым ртом, он даже не понимал, что делать – то ли радоваться, что Оксана, пусть и искалечена, но все же жива, или скорбеть о том, что с ней произошло...
