– Будешь здесь, пока не согласишься переводить, – Антон закрыл дверь на ключ.
Полчаса в доме было тихо. Затем Вероника пришла в себя, закричала, начала колотить в дверь. Попыталась разбить кулаками оконное стекло, но напрасно – стекло во всем доме Антон поставил – не поскупился – третьей степени надежности – не пробиваемое автоматной очередью.
Поздно вечером из «ювелирной» мастерской пришел Николай Прокопьевич. Он был «под мухой». Вообще не врубился, почему на всю катушку играет шансон, ярко мигает светомузыка. При этом Антон на половине брата смотрит по телевизору трансляцию футбольного матча – от рева трибун дрожали чашки на кухне. А где-то плакал брошенный щенок.
– У тебя есть ключ от мансарды? – не здороваясь, спросил Антон.
– Ну да.
– Давай.
Николай Прокопьевич снял со связки ключ. Антон забрал его.
Снова до уха Николая Прокопьевича донесся скулеж щенка.
– Ты купил собачку?
– Ага, сучку...
– Не понял... А где Вероника?
– Хотела уехать на побережье. С мариманами на перетрах...
– Но ты чё? Вероника?
– Да... Я не пустил. Закрыл в мансарде... Теперь воет.
– Правильно сделал. Что она, не понимает? Матросы портовых курвей дерут, а потом мы удивляемся, откуда столько СПИДа у нас.
Николай Прокопьевич перехватывая рукой перила, на нетвердых ногах поднялся к двери мансарды.
– Доченька. Успокойся. Мы же тебе добра желаем, – задушевным голосом сказал он.
– Угу, – всхлипывала из-за двери Вероника.
– А парня хорошего ты еще себе найдешь...
Вероника, свернувшись калачиком на коврике, глотала слезы.
Утром Антон уехал на встречу с Фердинандом.
– Предупреждаю, двери в мансарде не взламывать. А то мало не покажется, – предупредил он Николая Прокопьевича.
Вероника вечером заснула быстро – сработала защитная реакция организма, благодаря которой можно пережить самый сильный стресс.
Лучи утреннего солнца, проникшие сквозь вершину треугольного окна, осветили закрытые веки Вероники и разбудили ее.
Девушка услышала, как возле дома завелся и затих вдалеке «Фольксваген-Гольф». Она встала, походила по мансарде, пошарила по карманам своих джинсов.
Вскоре Вероника пилочкой от ногтей с огромным увлечением ковыряла в шурупе оконной задвижки.
Пилочка для ногтей совершенно случайно оказалась в кармане джинсов. В них Вероника ездила в лес на «извлечение» останков немецкого полковника. Перед поездкой она решила немного подправить маникюр, все-таки у нее в автомобиле будет ехать баронесса. Как это неряшливо – появиться с «кривыми когтями» перед женщиной благородных кровей. Вероника достала пилочку из сумочки и, пока ехала за немцами, на светофорах подравнивала свои ноготки.
Теперь это была единственная вещь, которую она могла использовать в качестве инструмента.
– Доченька, не нервничай, – успокаивал ее Николай Прокопьевич. – Немец уедет, все уладится. Мы будем жить отдельно, Антон будет жить отдельно.
– Я буду жить отдельно, – Вероника с силой откручивала шуруп.
– И где же ты будешь жить?
– Сниму комнату. Вон Виолетта снимает и ничего. Много бабушек добрых и хороших.
– Зачем тебе снимать комнату, когда она у тебя уже есть? Не понимаю.
– Не понимаешь? А я не понимаю, почему эта сволочь может без разрешения заходить на нашу половину дома? Я вообще не хочу его видеть.
– Немец уедет, я поставлю этот вопрос, – пообещал Николай Прокопьевич.
– Заладил, немец уедет. Ничего ты не поставишь. Ты не можешь этот вопрос поставить. Ты вообще не можешь ему ничего сказать, – укоризненно произнесла Вероника.
– Пока да. Пока он не отдал нашу долю от...
– От денег за кости, ты хотел сказать?
– Ну почему... За работу.
– За незаконную торговлю? – не унималась Вероника.
– Вероника, зачем же так?
– Я все равно его посажу! А пока просто уйду из дома.
– Посадишь? А если ему дадут с конфискацией, придется продавать дом, магазин, – Николай Прокопьевич поднялся по лестнице наверх.
– Ничего... Начнем заново. Сколько людей в эту минуту начинают жить заново, – Вероника открутила один шуруп, занялась вторым.
– Заново. Что ты говоришь... Может быть, для тебя это просто, ты молода, ты можешь начать заново. Но вспомни, сколько мне. Что мне делать? – Николай Прокопьевич присел возле закрытой двери, ведущей на мансарду.
– Делай что хочешь. Но если ты будешь всегда идти на поводу у этой скотины, – второй шуруп откручивался легче, – я не посмотрю, что ты мой отец, и не буду с тобой общаться.
Наконец она открыла окно. Села на подоконник, посмотрела вниз. Мансандра – это фактически был третий этаж особняка. Со стороны, где Вероника открыла окно, мансандра была обвита плющом.
Она схватилась руками за ветку, спрыгнула с подоконника, повисла на руках, поставила ноги на плющ.
– Доченька, осторожно. Я сейчас, – Николай Прокопьевич побежал вниз.
– Можешь не торопиться, – она начала слезать.
Тонкие ветки под ногами не выдержали, прогнулись. Вероника повисла на руках. До земли оставалось метров пять.
– Папа, – закричала Вероника, она чувствовала, что долго не продержится, – папа, помоги.
Пальцы ее разжались, она полетела на землю.
Внизу ее подхватили крепкие руки.
– Убежать хотела, сучка? – ей на самое ухо угрожающе прорычал Антон.
– Отпусти, сволочь! – Вероника укусила его за запястье.
– Ах, стерва! – Антон раскрыл объятия.
Она высвободилась, отбежала в сторону, столкнулась с бежавшим ей на помощь Николаем Прокопьевичем.
Это сыграло на руку Антону. Железной хваткой он схватил ее за предплечье.
– Если откажешься переводить, я тогда твоего папашку посажу. Забыла, что ли? Помещение антикварного магазина мне принадлежит, но сама торговля по бумагам оформлена на него. И загремит твой любимый папочка за подпольную торговлю крадеными у вдов советскими орденами и за фальшивых мух в янтаре. И ты с ним сядешь как соучастница.
Николай Прокопьевич от такого признания опешил, покраснел, затем побелел.
– Антоха, ты чего?
– Молчи, я сказал... Пошла, – он потащил за собой упиравшуюся Веронику, затолкал ее в машину. Закрыл дверь.
– Надела ремень! Лучше не сопротивляйся, тебе же хуже будет.
Он туго, как мог, чтобы Вероника не могла пошевелиться, натянул на нее ремень безопасности.
