– Королева! – вскрикнули оба.
– Что это значит? – спросил Коконнас.
– Она сделала рукой так, – ответил Ла Моль, – это значит: «Сейчас».
– Она сделала рукой так, – возразил Коконнас, – это значит: «Уезжайте».
– Она хотела сказать: «Ждите меня».
– Она хотела сказать: «Спасайтесь».
– Хорошо, – сказал Ла Моль. – Будем действовать каждый по своему разумению. Уезжай, а я остаюсь. Коконнас пожал плечами и снова улегся. В ту же минуту со стороны, противоположной той, куда умчалась королева, но той же дорогой проскакал, отдав поводья, отряд всадников, в которых друзья узнали пылких, даже, можно сказать, ярых протестантов. Их лошади скакали, как кузнечики, о которых говорит Иов
[74]
: появились и исчезли.
– Черт! Это становится серьезным! – сказал Коконнас и встал на ноги. – Едем в павильон Франциска Первого.
– Ни в коем случае! – ответил Ла Моль. – Если мы попались, первым привлечет к себе внимание короля этот павильон! Ведь общий сбор назначен там.
– На этот раз ты вполне прав, – проворчал Коконнас. Не успел Коконнас произнести эти слова, как между деревьями молнией мелькнул всадник и, перескакивая через овражки, кусты, свалившееся деревья, домчался до молодых людей.
В обеих руках он держал по пистолету и в этой безумной скачке правил лошадью одними коленями.
– Господин де Муи! – в тревоге крикнул Коконнас: теперь он был взволнован куда больше, чем Ла Моль. – Господин де Муи бежит! Значит, надо спасаться!
– Скорей! Скорей! – крикнул гугенот. – Удирайте – все пропало! Я нарочно сделал крюк, чтобы предупредить вас. Бегите!
Так как он прокричал это на скаку, то был уже далеко, когда крикнул последние слова и, следовательно, когда Ла Моль и Коконнас вполне поняли их значение.
– А королева? – крикнул Ла Моль.
Но голос молодого человека рассеялся в воздухе: де Муи был уже слишком далеко, чтобы его услышать, а тем более – чтобы ему ответить.
Коконнас сразу принял решение. Пока Ла Моль стоял, не двигаясь с места и следя глазами за де Муи, исчезавшим среди ветвей, которые раздвигались перед ним и смыкались позади него, Коконнас сбегал за лошадьми, привел их, вскочил на свою лошадь, бросил поводья другой на руки Ла Моля и приготовился дать шпоры.
– Ну, Ла Моль! – воскликнул он. – Повторяю тебе слова де Муи: «Бежим!» А де Муи – господин красноречивый! Бежим! Бежим, Ла Моль!
– Одну минуту, – возразил Ла Моль, – ведь мы сюда явились с какой-то целью.
– Во всяком случае, не с той, чтобы нас повесили! – в свою очередь возразил Коконнас. – Советую тебе не терять времени. Я догадываюсь: ты сейчас займешься риторикой, начнешь толковать на все лады понятие «бежать», говорить о Горации, который бросил свой щит, и об Эпаминонде, который вернулся на щите
[75]
. Я Же говорю тебе попросту: где бежит господин де Муи де Сен-Фаль, имеет право бежать каждый.
– Господину де Муи де Сен-Фалю никто не поручал увезти королеву Маргариту, – возразил Ла Моль, – и господин де Муи де Сен-Фаль не влюблен в королеву Маргариту.
– Черт побери! И хорошо делает, коль скоро эта любовь толкнула бы его на такие глупые поступки, о которых ты, я вижу, сейчас думаешь. Пусть пятьсот тысяч чертей унесут в ад такую любовь, которая может стоить жизни двум храбрым дворянам! «Смерть дьяволу»! – как говорит король Карл. Мы, дорогой мой, заговорщики, а когда заговор провалился – они должны бежать. На коня, Ла Моль, на коня!
– Беги, дорогой, я тебе не мешаю, я даже прошу тебя об этом. Твоя жизнь дороже моей. Спасай же ее!
– Лучше скажи: «Коконнас, пойдем на виселицу вместе», но не говори: «Коконнас, беги один».
– Дорогой мой, – возразил Ла Моль. – Веревка – это для мужиков, а не для таких дворян, как мы.
– Я начинаю думать, что не зря совершил один предусмотрительный поступок, – со вздохом сказал Коконнас.
– Какой?
– Подружился с палачом.
– Ты становишься зловещим, дорогой Коконнас.
– Так что же нам делать? – с раздражением крикнул тот.
– Найдем королеву.
– Где?
– Не знаю... Найдем короля!
– Где?
– Не знаю... Но мы найдем их и вдвоем сделаем то, чего не смогли или не посмели сделать пятьдесят человек.
– Ты играешь на моем самолюбии, Гиацинт, это плохой признак!
– Тогда – на коней, и бежим.
– Так-то лучше.
Ла Моль повернулся к лошади и взялся за седельную луку, но в то мгновение, когда он вставлял ногу в стремя, раздался чей-то повелительный голос, – Стойте! Сдавайтесь! – крикнул голос. Одновременно из-за деревьев показалась одна мужская фигура, потом другая, потом – тридцать; то были легкие конники, которые превратились в пехотинцев и, ползком пробираясь сквозь вереск, обыскивали лес.
– Что я тебе говорил? – прошептал Коконнас. Ла Моль ответил каким-то сдавленным рычанием. Легкие конники были еще шагах в тридцати от двух друзей.
– Эй, господа! В чем дело? – продолжал пьемонтец, громко обращаясь к лейтенанту легких конников и совсем тихо к Ла Молю.
Лейтенант скомандовал взять двух друзей на прицел.
Коконнас продолжал совсем тихо:
– На коней, Ла Моль! Еще есть время. Прыгай на коня, как делал сотни раз при мне, и скачем.
С этими словами он повернулся к конникам.
– Какого черта, господа? Не стреляйте, вы можете убить своих друзей! – крикнул он и шепнул Ла Молю:
– Сквозь деревья стрельба плохая; они выстрелят и промахнутся.
– Нет, так нельзя! – возразил Ла Моль. – Мы не можем увести с собой лошадь Маргариты и двух мулов, – эта лошадь и два мула ее скомпрометируют, а на допросе я отведу от нее всякое подозрение. Скачи один, друг мой, скачи!
– Господа, мы сдаемся! – крикнул Коконнас, вынимая шпагу и поднимая ее.
Легкие конники подняли мушкетоны.
– Но прежде всего: почему мы должны сдаваться?
– Об этом вы спросите короля Наваррского.
– Какое преступление мы совершили?
– Об этом вам скажет его высочество герцог Алансонский.
