– Нет, государь, но, быть может, это герцог Алансонский, – заметил Генрих.
– Господин д'Алансон! Зачем вы это сделали?
– Я? – воскликнул герцог.
– Ну да, вы, брат мой, – продолжал Карл. – Разве вы не объявили мне вчера, что вы – король Наваррский? Значит, гугеноты, прочившие вас в короли, явились поблагодарить вас за то, что вы приняли корону, а короля – за то, что он ее отдал. Не так ли, господа?
– Да! Да! – крикнули двадцать голосов. – Да здравствует герцог Алансонский! Да здравствует король Карл!
– Я не король гугенотов, – побледнев от злобы, сказал Франсуа и, бросив косой взгляд на Карла, добавил:
– И твердо надеюсь никогда им не быть.
– Глупости! – сказал Карл. – А вам, Генрих, да будет известно, что я считаю все это весьма странным.
– Государь! – твердо ответил король Наваррский. – Да простит меня Бог, но можно подумать, что меня подвергают допросу.
– А если я вам скажу, что допрашиваю вас, – что вы на это ответите?
– Что я такой же король, как вы, государь! – гордо ответил Генрих. – Что королевский титул дает не корона, а рождение, и что отвечать я буду только моему брату и другу, но никогда не стану отвечать судье.
– Очень хотел бы я знать, однако, чего мне держаться, хоть раз в жизни! – тихо сказал Карл.
– Пусть сюда приведут господина де Муи, – сказал герцог Алансонский, – и вы все узнаете. Господин де Муи, наверное, арестован.
– Есть среди арестованных господин де Муи? – спросил король.
Генрих вздрогнул от волнения и обменялся взглядами с Маргаритой, но это продолжалось одно мгновение.
Никто не отзывался.
– Господина де Муи нет среди арестованных, – объявил де Нансе. – Кое-кому из моих людей показалось, что они его видели, но они в этом не уверены.
Герцог Алансонский пробормотал какое-то богохульство.
– Ах, государь, да вот двое дворян герцога Алансонского, – вмешалась Маргарита, показывая королю Ла Моля н Коконнаса, которые слышали весь этот разговор и на сообразительность которых она считала возможным рассчитывать. – Допросите их – они вам ответят.
Герцог почувствовал нанесенный ему удар.
– Я сам приказал задержать их именно для того, чтобы доказать, что они у меня не служат, – возразил он.
Король взглянул на двух друзей и вздрогнул, увидав Ла Моля.
– Ага, опять этот провансалец! – сказал он. Коконнас грациозно поклонился.
– Что вы делали, когда вас арестовали? – спросил король.
– Государь! Мы беседовали на темы военные и любовные.
– Верхом? Вооруженные до зубов? Готовясь бежать?
– Отнюдь нет, государь; вы плохо осведомлены. Мы лежали в тени, под буком... Sub tegmine fagi.
– Ах, вы лежали в тени под буком?
– И даже могли бы убежать, если бы думали, что чем-то навлекли на себя гаев вашего величества. Послушай те, господа, – обратился Коконнас к легким конникам, – полагаюсь на ваше солдатское слово: как вы думаете, могли бы мы удрать от вас, если бы захотели?
– Эти господа и шагу не сделали, чтобы убежать, – ответил лейтенант.
– Потому что их лошади стояли далеко, – вмешайся герцог Алансонский.
– Покорнейше прошу извинить меня, ваше высочество, – ответил Коконнас, – но Я уже сидел на лошади, а мой друг, граф Лерак де Ла Моль, держал свою под уздцы.
– Это правда, господа? – спросил король.
– Правда, государь, – ответил лейтенант, – господин Коконнас даже соскочил с лошади при виде нас.
Коконнас криво улыбнулся, что означало: «Вот видите, государь!».
– Ну, а эти две запасные лошади, два мула, сундуки, которыми они были нагружены? – спросил Франсуа.
– Да разве мы конюхи? Велите отыскать конюха, который стерег их, и спросите его!
– Его там не было! – сказал взбешенный герцог.
– Значит, он испугался и удрал, – отозвался Коконнас. – Нельзя требовать от мужика такого же хладнокровия, как от дворянина!
– Все время одни и те же увертки, – скрежеща зубами, рявкнул герцог Алансонский. – К счастью, государь, я предупредил вас, что эти господа уже несколько дней у меня не служат.
– Как, ваше высочество! Я имею несчастье больше не служить у вас? – воскликнул Коконнас.
– Э, черт возьми! Кому это знать, как не вам, сударь? Ведь вы сами подали в отставку в довольно наглом письме, которое я, слава Богу, сохранил и которое, к счастью, при мне.
– Ах! – воскликнул Коконнас. – Я думал, что вы, ваше высочество, простите мне письмо, написанное по первому побуждению, под горячую руку. Это было, когда я узнал, что вы, ваше высочество, собирались задушить моего друга Ла Моля в одном из луврских коридоров.
– Что вы говорите? – перебил его король.
– Я тогда думал, что ваше высочество были одни, – с невинным видом продолжал Коконнас. – Но потом я узнал, что трое других...
– Молчать! – крикнул Карл. – Теперь я осведомлен достаточно хорошо! Генрих, – обратился он к королю Наваррскому, – даете слово не бежать?
– Даю, ваше величество.
– Возвращайтесь в Париж вместе с господином де Нансе и оставайтесь под арестом у себя в комнате. А вы, господа, – продолжал он, обращаясь к двум дворянам, – отдайте ваши шпаги.
Ла Моль взглянул на Маргариту. Она улыбнулась. Ла Моль сейчас же отдал шпагу ближайшему из командиров.
Коконнас последовал его примеру.
– А господин де Муи отыскался? – спросил король.
– Нет, государь, – ответил де Нансе, – или его не было в лесу, или он бежал.
– Еще чего не хватало! – сказал король. – Едем домой! Мне холодно, я ослеп!
– Государь! Это, верно, от раздражения, – заметил Франсуа.
– Да, возможно. У меня какое-то мерцание в глазах. Где арестованные? Я ничего не вижу. Разве сейчас ночь? О, Господи, сжалься надо мной! Я горю! Помогите! Помогите!
Несчастный король выпустил поводья, вытянул руки и опрокинулся навзничь; при этом втором приступе испуганные придворные подхватили его на руки.
Франсуа стоял в стороне и вытирал со лба пот; он один знал причину мучительного недуга своего брата.
Король Наваррский, стоявший с другой стороны, уже под стражей де Нансе, с возрастающим удивлением смотрел на эту сцену.
– Эх, – прошептал он; в нем говорил уму непостижимый инстинкт, который временами превращал его в, так сказать, ясновидящего. – Пожалуй, для меня было бы лучше, если бы меня схватили, когда я бежал!
