– Ну, смотри, Федька, тебе виднее, – не стал спорить партикулярный.
Верзилы еще крепче сжали локти несчастного поручика, так, что он даже трепыхнуться не мог. Палач подошел, держа в руках странного вида приспособление в виде двух толстых железных полос с выемками для пальцев, взял Петеньку за руку и попытался втиснуть большой палец его левой руки между полосами. Не получилось, палец не протискивался между полосами. Вздохнув, палач принялся откручивать проржавевшие винты, которые жалобно заскрипели, но не поддались. Палач опасливо оглянулся на партикулярного, выругался тихонько под нос и снова взялся за винты, даже побагровел от натуги. Винты снова не поддались.
– Ну что там у тебя? – по-прежнему тускло промямлил партикулярный, да так, что сразу было понятно: все это ему глубоко безразлично.
– Не извольте беспокоиться, ваша милость. Сей минут.
Но «сей минут» не получилось. Несчастный палач продолжал неравную схватку с проржавевшими тисками до тех пор, пока партикулярный не проявил наконец подобие человеческих чувств, выразив нечто вроде нетерпения.
– Скоро? – вопросил он.
– Не получается, ваша милость. Заржавели проклятые.
– Накажу я тебя, Федька, – зевнул партикулярный. – В который раз уже подводишь, негодяй. Вот прикажу дать батогов за небрежение и воровство. Опять масло для снасти на рынке продал, скотина. Батогов тебе, батогов. Как ты сам себя бить будешь? Или вон сержантам отдам, они тебя мигом в разумение приведут.
Палача это ничуть не испугало, по всему было видно, что подобные вялые препирательства здесь дело обычное. Он шумно почесал в бороде и предложил:
– Так, может, все-таки на дыбу?
– Попортим его.
– А мы аккуратненько, одну только виску и без бревна. Даже кнутом бить не будем, только пару раз поддерну – и все.
Партикулярный зевнул.
– Вот так с тобой всегда. Нет, выдеру я тебя однажды, Федька, выдеру, наверное, как сидорову козу. Аккуратно, говоришь? Ну, ладно. Только смотри, если что, я тебя самого на ту же дыбу вздерну. Только уже с кнутом.
– Ничего, ваша милость. С нашим удовольствием сделаем.
Он кивнул здоровякам, которые, как теперь понял Петенька, были сержантами, и те заломили ему руки, снова заставив согнуться в три погибели. Успокоившийся было поручик снова похолодел. Хоть и казалось все происходящее неким спектаклем, оборачивался этот спектакль довольно скверно. Федька сноровисто накинул петлю на сведенные вместе кисти рук и поддернул, заставив Петеньку согнуться еще сильнее. Он почувствовал резкую боль в плечах, суставы захрустели… Оставалось надеяться на чудо, и оно свершилось!
Внезапно (подобные вещи обязательно происходят внезапно) стукнула низенькая дверца, незаметная в темном углу, и в комнате появилось новое действующее лицо. Высокий мужчина в плаще и шляпе со страусиными перьями с таким треском захлопнул дверцу, что партикулярный подскочил на своем стуле, а Федька от неожиданности выпустил веревку, и Петенька мешком рухнул на пол. Вошедший глянул на палача, и тот, вжав голову в плечи, попятился, мелко задрожав, сержанты дружно вытянулись в струнку и выпучили ставшие вмиг оловянными глаза, только партикулярный так и не сбросил скучающе-сонное выражение.
– Так-с, – барственно произнес вошедший, – что тут у нас происходит?
– Допрашиваем упорного злодея, ваше высокографское сиятельство, – сообщил партикулярный и, кажется, снова зевнул.
– Так-с, – было повторено. – Почему дыба, барон? Я ведь настрого приказал без повреждения членов.
– Мы так и сделали. Собственно, даже поднять на дыбу не успели. А с палача я взыщу сурово, не извольте беспокоиться.
Его сиятельство поморщился и небрежно швырнул на стол свою шикарную шляпу. Партикулярный барон почтительно отодвинул стул, чтобы вошедшему было удобнее сесть, и тогда Петенька понял, что появился самый опасный человек в империи – граф Александр Иванович Шувалов, камергер, начальник Канцелярии тайных и розыскных дел, гвардейский поручик, генерал, сенатор, член Санкт-Петербургской конференции. Граф небрежно махнул рукой, и палач моментально испарился, как не было его, легкий кивок, и бравые сержанты исчезли с неменьшей скоростью, прихватив с собой дьячка-писаря. Однако партикулярный барон исчезать даже не подумал, наоборот, занял место секретаря, хотя писать ничего не собирался.
– Так-с, – в третий раз повторил граф, обращаясь теперь уже к Петеньке, который успел подняться на ноги, – признаем свою вину?
– Не знаю за собой никаких вин, ваше сиятельство, – ответил Петенька.
– Не спеши, юноша, не спеши. Дело о побоях голштинцам пустое, не стоит внимания, никто ничего не докажет. Хотя рапорт великому князю положить под сукно довольно затруднительно, но возможно. Еще не хватало Тайной канцелярии кабацкими драками заниматься, пусть полковые командиры сей вздор разбирают. Но вот генерал фон Мюникхузен написал рапорт гораздо более опасный. Он обвиняет вас в преступлении воинском, каковое заключается в нарушении сто тридцать девятого воинского артикула, принятого еще в 1715 году императором Петром Великим. Таковой артикул настрого запрещает дуэли офицерские. Ты же, по словам генерала, не токмо заявился в расположение полков голштинских, но вел себя предерзко, вызвав на дуэль не одного фон Заукена, но пытался вызвать чуть ли не всех офицеров голштинских. Напомнить, чем грозит нарушение артикула воинского?
– Нет, ваше сиятельство, я сам помню. Таковое нарушения карается смертной казнью через расстреляние.
Шувалов многозначительно поднял палец:
– Не обязательно карается, но вполне может. Учти, юноша, ты сейчас находишься под мечом Дамоклеса, и нить может оборваться в любой момент. И тогда за твою жизнь не дадут и полушки, хотя пока еще все это поправимо. Но вообще-то ты ведешь себя очень неосторожно. Грустно было бы родителям потерять сына в столь нежном возрасте.
– У меня нет родителей, ваше сиятельство.
Шувалов сочувственно покивал.
– Сирота?
– Да, ваше сиятельство.
– Но ты помнишь своих родителей? – поинтересовался граф.
Петенька изумился неожиданному обороту, который принимает допрос в застенке Тайной канцелярии, однако послушно ответил:
– Никак нет, ваше сиятельство. Меня растил дядюшка Василий Петрович. Не могу сказать о нем дурного слова, однако ж все-таки не отец.
Но граф Шувалов тут же показал, что его настроение способно меняться моментально. Опасно шутки шутить с тигром, никогда не знаешь, когда ему вздумается пустить в ход клыки.
– Ладно, хватит сантиментов. Поговорим о твоих делах, поручик. После официальной ябеды, принесенной фон Мюникхузеном, положение твое незавидное. Вот разве что барон по добросердечию своему обошелся с тобой непозволительно мягко. – Партикулярный барон с совершенно отсутствующим видом пожал плечами. – Благодари фон дер Гребена, иначе быть тебе жжену и рвану, потому как не где-нибудь, а в Тайной канцелярии пребываешь, голубчик. Тут, знаешь ли, не контрдансы на балу у полицмейстера, а допрос по всей форме. – Он повернулся к фон дер Гребену: – Сообщил что сей злодей касательно умыслов своих?
