— Запомню, — пообещал Иван. — Ты еще вернешься?
— Конечно, — сказала она. — Куда же я денусь?
Но когда в комнату «Новостей» позвонил Андрей Победоносцев,
Лена Зайцева, оглядевшись по сторонам и не увидев Александры, сообщила ему, что
она уехала и сегодня уже не будет.
Михаландреич обедал, Вешнепольский тоже не заходил, и некому
было уточнить эту информацию.
Александра купила бабе Клаве желтых лохматых хризантем. В
портфеле у нее лежали ножницы и пустая стеклянная банка из-под кофе, чтобы было
куда поставить цветы. Длинные толстенные стебли придется втрое или вчетверо
укоротить, иначе не успеет она дойти до выхода с кладбища, как они отправятся
на продажу по второму кругу.
Дождь все шел, и в мире было муторно и тоскливо, как в
предчувствии большой беды.
По мокрой дорожке, засыпанной желтыми листьями, Александра
добралась до бабы Клавы и тихо с ней поздоровалась. Старая береза над соседним
памятником зашелестела под внезапно налетевшим ветром, обдав Александру дождем
и жесткими листиками, похожими на золотые монеты.
Александра усмехнулась. Баба Клава, как всегда, выражала ей
неудовольствие.
Не было случая, чтобы бабушка за что-нибудь похвалила
Александру. Все она делала не так, всегда была нерасторопна и неумела, никогда
не могла соответствовать высоким бабушкиным идеалам. Наверно, бабе Клаве
казалось, что именно так нужно воспитывать детей, чтобы из них вышел толк.
Наверное, она считала: если все время указывать человеку на его ошибки и
промахи, он перестанет их делать.
Но Александра все время ее подводила. Промахи следовали один
за другим.
Она хорошо училась, зато совсем не хотела шить, а это при
более чем скудных финансах было просто необходимо. На даче ленилась полоть,
забиралась под вишню и подолгу смотрела в траву, где копошились муравьи и божьи
коровки. Бездомные собаки со всего района ждали ее у подъезда, и она раздавала
им по частям собственный завтрак и носила в ветлечебницу их многочисленных
щенков, а потом слонялась по подъездам, пристраивая их добрым людям.
Баба Клава запрещала ей близко подходить к собакам и сразу
после школы усаживала ее за уроки, а потом за шитье или вязанье. Им нужно было
на что-то жить — пенсии хватало только на хлеб.
В десять лет Александра вовсю шила фартуки на продажу в
какую-то артель. Шила и сочиняла истории. Шила и мечтала о том, как у нее будет
собака, а у собаки — смешные толстые щенки. Шила и думала о лете и море,
которое видела по телевизору.
В шестнадцать она уже работала на почте, а в семнадцать
перепечатывала на древней пишущей машинке чьи-то курсовые работы. Но бабушка
все равно была недовольна.
Так Александра и выросла, сознавая собственное
несовершенство во всей его полноте…
— Привет, бабуль, — сказала она негромко. — Это я.
Пристраивая цветы, она сокрушалась про себя, что они
«покупные», а не с дачи. «Покупных» цветов бабушка не любила, жалела
истраченные впустую деньги. И приехала внучка не вовремя — во второй половине
дня. Кто же на кладбище под вечер едет?
Нет, все, все Александра делала неправильно…
Мокрой тряпкой она протерла скромный памятничек с овальным
портретом.
Баба Клава строго и неприязненно смотрела, как внучка
наводит порядок на оскудевшей осенней могилке, засыпанной листьями.
— Я к тебе теперь, наверное, только весной приеду, —
сообщила Александра портрету. — Не сердись.
Водитель, должно быть, заждался в машине, подумала
Александра, да и следующая съемка приближалась неотвратимо, поэтому она
заторопилась и вскоре ушла, с дорожки еще раз оглянувшись на бабу Клаву.
«Как это вышло, что я ни разу у нее не спросила, любит она
меня или нет?» — думала Александра.
Дождь барабанил по зонту, в мокрых аллеях потихоньку
сгущались сумерки…
Почему я не спросила? Это ведь самое главное…
Пресс-конференцию министра внутренних дел вместе с архивным
видео Александра смонтировала и озвучила как раз к девятичасовому эфиру. Вика в
студии язвила и гоняла Лену Зайцеву и еще двух-трех бедолаг, которым
по-должности полагалось присутствовать на площадке рядом с барыней.
— Уволюсь к едрене-фене, — сообщил Александре Михаландреич,
сдирая с лысой головы наушники. — Достала, ей-богу!
— Сашка, ты уезжаешь или будешь эфир смотреть? — звучным
голосом спросила издалека Лада Ильина. — Если уезжаешь, я тебя подвезу.
— Она не уезжает! — объявил из-за двери Иван Вешнепольский.
— Зря я, что ли, торчу тут полдня?
— А почему он торчит тут полдня? — спросила у Александры
Лада.
— Потому что жду, когда меня Сашка обедать поведет, —
провозгласил Иван и вышел из комнаты «Новостей». Руками он запихивал в портфель
какие-то бумаги, а подбородком придерживал папку, отчего говорил неразборчиво.
— Ну-ну, — неопределенно отреагировала Лада. — А в честь
чего намечается обед?
— В честь Ванькиного возвращения из отпуска, — объяснила
Александра. — И на Ванькины же деньги, потому что у меня ничего нет.
— Это хорошо, — похвалила Лада. — На свои деньги обедать нет
никакого резона, раз у Ваньки есть. Я поехала тогда. Пока.
И Вешнепольский повел Александру в бар.
Находиться в его обществе было очень приятно.
Во-первых, он знаменитость, с которой каждый почитал за
счастье поздороваться. Александра даже расстроилась, что Андрей скорее всего
уехал домой и ее бенефис в обществе Ивана Вешнепольского проходит без должной
оценки.
Во-вторых, Вешнепольский хорошо выглядел и был заметно выше
Александры, так что она не чувствовала себя Гулливером в стране лилипутов.
В-третьих, у него было родственное Александре чувство юмора
и никакой «звездной болезни». Совершенно нормальный, приятный мужик, с которым
легко разговаривать, в его обществе можно было не делать пресловутое «умное
лицо».
Кроме того, он не провожал взглядом каждый съеденный
Александрой кусок, не иронизировал по поводу ее кулинарных пристрастий и не
предлагал ограничиться чашкой кофе и салатом. Для Александры, носившейся целый
день из конца в конец Москвы, это было очень важно.
Они просидели в баре часа два с половиной, рассказывая друг
другу последние новости и сплетни.
— Меня на НТВ зовут, — поделился Иван. — А я не знаю… Вдруг
первый канал без меня пропадет? Зато денег там больше намного…
