— Меня не уволит, — заявила Лада с полной категоричностью. —
Меня невозможно уволить.
— Почему же? — язвительно спросила Маша.
— По кочану же, — тем же тоном ответила Лада и тряхнула
своим необыкновенным бюстом. — Меня Васятка завсегда прикроет.
Васяткой звали ее нового, недавно приобретенного любовника
из самых «верхов». Очевидно, с Васяткой не могла справиться даже всесильная
Вика.
— Что с работой-то будем делать? — спросила Маша. — Куда
бросимся? А, Сань?
— Шут его знает, — равнодушно ответила Александра. Денег у
нее не было вовсе. Два последних дня ее кормила Лада.
— Можно, конечно, попытаться и на телевидение, но когда
поспокойнее станет, не сейчас. Правильно я говорю, Ладка?
— Ну, Вешнепольский, наверное, и сейчас бы взял, но его
нету, Вешнепольского… Так что надо где-то на стороне искать…
— На какой? — осведомилась Александра устало.
— Что — на какой?
— На какой стороне искать, я спрашиваю? Я умею только кино
снимать и тексты к нему писать. Могу еще фартуки шить. А больше ничего…
— Хочешь, я поговорю с тетей Лидой? Машина тетка заведовала
аптекой, в которой она работала.
— Мань, я ничего не умею. Даже бутылки мыть. Разве такого
работника кто-нибудь возьмет — будь это даже твоя тетя? И отстань от меня, мне
нужно как следует оплакать мое телевизионное прошлое… — Внезапно голос у нее
дрогнул и сорвался. Слеза капнула в чашку. Девчонки отвернулись.
— Мне нужно научиться жить без него, — продолжала
Александра. — Это же наркотик, Мань, спроси хоть у нашей гетеры. Я каждый день
слышала себя по телевизору. Я брала интервью у министров и вице-премьеров или
вон у Ладкиного Васятки. Мне трудно… привыкнуть к мысли, что больше ничего
этого в моей жизни не будет. Никогда. Никогда…
— Да пошла ты!.. — Лада вскочила и в волнении плеснула себе
еще кофе. — Все забудется. Ты же знаешь, что такое наша среда. Все возникает из
ничего и уходит в никуда. Через месяц никто ни о чем не вспомнит!
— Вспомнят, если Вике будет нужно, — рассудительно сказала
Маша. — А значит — что?
— Что? — хором спросили Александра с Ладой.
Они привыкли, что Маша Вершинина всегда находит выход из
положения. В школе она была самой умной и побеждала на всех олимпиадах, как по
физике, так и по литературе. Она решала за них контрольные и выдумывала
необыкновенные истории для бабы Клавы, когда требовалось «прикрыть» очередной
поход в ветлечебницу.
— Нужно придумать что-нибудь, чтобы… ваша… Вика… — Маша
никогда — боже сохрани! — не позволяла себе материться, в отличие от Лады,
любившей щегольнуть фразочкой поцветастей. — …Ну, чтобы она поняла, что ты не
имеешь на этого козла никаких видов.
Лада с Александрой переглянулись.
— Блеск! — восхитилась Лада. — И как это сделать?
Но Маша не заметила иронии. Захваченная новой идеей, она
повернулась к подругам, глаза у нее блестели.
— Пока она считает, что ты преследуешь этого козла, житья
тебе не будет. Как все истерички с маниакально-депрессивным синдромом, она
может убедить себя в чем угодно.
Все-таки Маша закончила почти медицинский институт и в
терминологии разбиралась здорово.
— Ну, ну!.. — поторопила нетерпеливая Лада.
— Нужно убедить ее, что он тебе совершенно не нужен, только
и всего. Что тебя от него тошнит. Что ты не можешь видеть его мерзкую гладкую
рожу. Что последний бомж тебе милее и роднее, чем этот… типус.
— Замечательно! — похвалила Александра. — И как же мне это
сделать?
— Побыстрее выйти замуж! — провозгласила Маша и с торжеством
поглядела на ошарашенных подруг. — Ну, в смысле, развестись, конечно, сначала.
— Конечно, — согласилась Александра, — сначала мне придется
развестись…
Они не знали самого главного: ей предстояло не только
развестись, но и сделать аборт.
Развели их очень быстро, за час.
Аборт занял полтора.
За вещами бывший муж прислал шофера, унизив ее еще и этим.
Теперь можно было с уверенностью утверждать, что в курсе дела все, даже шоферы.
Разговаривать с ней ее бывший муж не стал, хотя, непонятно
зачем, она сделала такую попытку.
— Мазохистка! — сказала ей Лада. Но Лада не знала об аборте…
На кредитной карточке у Александры были кое-какие деньги,
что позволило ей заплатить за наркоз в хорошем медицинском центре.
После аборта никаких дел в жизни у Александры не осталось.
Конечно, можно было держаться, вспоминая Викино лицо, когда
та говорила, что Александра не даст теперь прохода несчастному Победоносцеву.
Можно было держаться, думая о Вешнепольском и Маше.
А потом, в какую-то минуту, держаться стало невозможно.
Спать было невозможно, есть тоже невозможно, поэтому
Александра не спала и не ела.
Не вспоминать тоже было невозможно. И она вспоминала,
разрывая себя этими воспоминаниями, разъедая собственное воспаленное сознание.
Она не плакала и не билась в истерике. Она думала свои думы,
сидя в углу, каждый день в другом, не замечая, как зарастает пылью ее некогда
ухоженный дом. Маленький рай, созданный в отдельно взятой квартире, которым она
так гордилась.
Телефон не звонил, и телевизор она больше не смотрела.
Что она сделала не так? Чем не угодила? Почему именно Андрея
выбрала Вика Терехина? За что заставила ее расплачиваться так жестоко?
Однажды после сильного ветра в доме погас свет, и Александра
достала из буфета свечку. Свечка освещала только стол, на который Александра ее
пристроила. В углах плясали и корчились тени. На лестничной клетке
переговаривались соседи, выясняя, где погасло, — только у них или в соседних
домах тоже. Александре было все равно.
Улегшись щекой на полированную поверхность стола, она
смотрела на пламя, такое отчетливое в темноте, что оно казалось ненатуральным.
Господи, она была уверена, что проживет с Андреем всю жизнь.
Что они родят детей, и заработают кучу денег, и будут ездить на море, и в
Лондон или Париж, и что там есть еще, такое же увлекательное и несбыточное?
Все случившееся было несправедливо. Несправедливо! Но что
она могла поделать, слабая, глупая, не умеющая бороться — и побеждать!
Наверное, родители, которых она никогда не видела, тоже не хотели ее, поэтому
она и получилась такая… неудачная.
