Нет, все в последнее время шло неплохо. Андрей чувствовал
себя преуспевающим и напористым, ему казалось, что начальники и впрямь готовы
считать его своим и у корыта он теперь не самый крайний… А история с Глебовым…
Да она давно в прошлом! В их мире, где сенсации рождались и умирали в течение
десяти минут, Глебов, считай, уже день позавчерашний…
Так утешал себя Андрей и все-таки боялся.
Вика слегка подтрунивала над ним — ведь она-то все давно
знала. Ей-то папочка небось в первую очередь новость сообщил…
Когда они приехали на дачу и Андрей прошел в кабинет тестя,
был уже поздний вечер. Андрей сел в гостевое кресло и преданно посмотрел на
тестя.
— Ну, ты молодец, Андрюша, — сказал тесть. — Хвалю. Помог,
спасибо. У вас там скоро одна вакансия освободится… Что ты скажешь, если
назначим тебя заместителем генерального продюсера?
Александра выписалась из больницы только в конце февраля.
Она и сама не знала, почему провалялась в ней так долго. Примерно через неделю
пребывания там у нее пропало желание жить.
— Депрессия, — так объяснил Филиппу ее состояние лечащий
врач. — Ей нужно серьезно лечиться. Состояние запущенное. Вы не знаете, чем
может быть вызвана такая серьезная депрессия?
Филипп знал, но говорить врачу не собирался. В самом деле,
не объяснять же этому чужому, холодно заинтересованному человеку, как жила его
жена последние полгода. Он просто счел бы, что у Филиппа тоже депрессия. Или
психоз.
Александра лежала, не читая и не включая телевизор, и все
время смотрела в окно. Ее не радовали даже постоянные визиты ее драгоценных
подруг, которых Филипп, ревнуя, уже начинал ненавидеть. Смешно, но он ничего не
мог с собой поделать.
Хуже всего то, что на него навалилась целая куча дел. Он
крутился день и ночь и приезжал лишь на несколько минут поздним вечером. Но ей,
видимо, было все равно, занят он или свободен.
Ее шрамы давно зажили, и — прав был тот, самый первый врач
со «Скорой» — следов от них почти не осталось.
Александра медленно приходила в себя, но все еще была далека
от прежней Александры. Тогда Филипп решил, что все его дела могут подождать две
недели, и сказал ей, что в начале марта они поедут в санаторий.
— В какой еще санаторий? — вяло удивилась она.
— Не знаю, в какой, — откровенно сказал Филипп. — Под
Москву. Где-то с севера.
— На севере, — поправила Александра. — А ты тоже собираешься
там жить или будешь наезжать, как образцовый муж?
— Нет, мы будем вместе, — сказал Филипп. — За тобой нужен
пригляд.
— Не пригляд! — совсем развеселилась она. — Так не говорят.
Говорят: за тобой нужен глаз да глаз.
— Ну, пусть глаз, — согласился Филипп. — И чем скорее ты
поправишься, тем раньше мы поедем.
Это очень ее воодушевило. Хоть какой-то проблеск в той
серо-черной мути, в которую превратилась ее жизнь.
Прошло полгода после исчезновения Вешнепольского, а от него
по-прежнему не было ни слуху ни духу. Маша сохла и худела, Александра видела,
что ее надежды тают, у нее уже нет сил убеждать себя в том, что он вернется.
Лада старалась крепиться, но ее Васятка, снятый с работы, общаться с ней
перестал, а Александра подозревала, что в конце концов Ладка в него влюбилась.
Так что было от чего впасть в депрессию.
Но перспектива поездки в санаторий, где они вдвоем с
Филиппом будут гулять, читать, спать и есть, неожиданно ее увлекла. О том, что
убийца обязательно предпримет вторую попытку, она старалась не думать,
уверенная почему-то, что это должно произойти в Москве. Значит, приведение
приговора в исполнение откладывалось.
Санаторий, когда-то, наверное, очень дорогой и
привилегированный, пребывал в некотором запустении, впрочем, весьма
романтичном.
Огромная территория, одной стороной спускающаяся к
Истринскому водохранилищу, другой глубоко уходила в дремучий лес. Веселые
отдыхающие катались там на лыжах. Главный корпус был выстроен в стиле
сталинского ампира, но Александра с Филиппом поселились в коттедже неподалеку.
Коттедж всеми окнами смотрел в лес, в нем было четыре
замечательные комнаты. Самая большая, гостиная, где под замысловатой лампой
стоял уютный стол, имела даже небольшой «фонарик». Там хорошо было курить,
забравшись в кресло и глядя в лес. Мебель была тяжеловесной и не казенной.
Александра сразу стала гулять, потом пошла в бассейн, а
потом записалась в баню… После долгих поисков они с Филиппом нашли себе на
лыжной базе подходящие ботинки и вышли на лыжах в лес. Но кататься было плохо —
пришла следующая за крещенскими морозами оттепель, с деревьев капало, на лыжи
налипали пудовые комья снега, приходилось то и дело останавливаться и счищать
их палкой.
Ели они в санаторной столовой, в главном корпусе. Еда была
не слишком разнообразной, но довольно вкусной.
Такой образ жизни Александру вполне устраивал. Иногда,
правда, ей приходилось идти в бассейн или столовую в одиночестве, потому что
Филипп работал или разговаривал по телефону, а баню он вообще глубоко презирал,
но в теплом коттедже среди леса она как-то сразу расслабилась и перестала
думать об ужасах, еще ожидающих ее или уже прошедших.
Они тихо и мирно прожили в своем коттедже около недели,
когда неожиданное событие в очередной раз перевернуло всю жизнь Александры
Потаповой.
Размахивая рюкзачком и стараясь не угодить в лужу,
Александра шлепала к своему коттеджу. В синем свете фонарей, который по
неизвестным науке причинам назывался дневным, косо летел мокрый снег, под
ногами хлюпала жидкая каша. Хорошо, что они еще не уезжают. Если завтра эту
кашу прихватит морозцем, проехать можно будет разве что на «бэтээре».
Навстречу попались соседи — развеселая компания с собакой.
Им все было нипочем — снег так снег, дождь так дождь. Судя по тому, сколько
ящиков с водкой они перетаскали из своей машины, отдыхать они собирались
всерьез. На этот раз они почему-то не шумели, мимо Александры протопали очень
быстро и рысью направились к главному корпусу.
На подъездной дорожке возле коттеджа стоял громадный, как
танк, черный джип, а за ним поблескивал мокрыми боками черный «Мерседес».
Обходя их, Александра по щиколотку увязла в ледяной жиже, ботинки мгновенно
промокли, и, вылезая на почти оттаявший асфальт, она ужасно разозлилась на
машины и их хозяев, которые ни о ком, кроме себя, не думают.
Оказавшись на асфальте, она потопала ногами и с презрением
оглянулась на джип. В салоне над водительским креслом горел свет — из-за
тонированных стекол казалось, что джип необитаем, — и водитель, перегнувшись
через руль, неотрывно смотрел на Александру.
