«А если я тебе изменяю?» — как-то спросила она его, еще
перед Новым годом. Он пожал плечами: «Я все равно не могу тебя контролировать.
И не буду. И потом, это было бы… — он поискал слово. — Нечестно».
Подумаешь — нечестно! Но изменять ему ей и в голову не
приходило. В постели с ним она чувствовала себя богиней, красавицей,
волшебницей. Любовь с ним была не просто приятной. Она была опустошающей,
бурной, страстной — совсем как в романах. Он изобретал какие-то немыслимые
игры, возбуждающие ее до того, что она впадала в сексуальное буйство, хотя и
очень этого стеснялась. Он любил ее почти каждую ночь, если только не приезжал
совсем усталый или навеселе. Никогда не скажешь, какой бешеный любовный
темперамент таился в этом мужчине! Хотя что она понимает в мужских
темпераментах?
Филипп зашевелился, потянувшись за сигаретами, и Александра
слегка отодвинулась от него.
— И все-таки, откуда ты его знаешь? — спросила она, понимая,
что муженек сам ни за что не догадается рассказать ей хоть что-нибудь,
успокоить ее.
— А? — переспросил он рассеянно. — А… он работал во Франции.
Года два, что ли…
Вот и поговорили.
Чего она только не передумала, лежа на его плече, а он и
думать забыл, что час назад бросил ее в слезах перед телевизором наедине с
тысячью разных вопросов, в состоянии полного уныния.
— Я с тобой разведусь, — в сердцах сказала она. — Ей-богу!
— Я тебе разведусь, — пригрозил он, несказанно ее обрадовав.
— Хочешь, съездим в Париж?
От неожиданности она резко повернула голову, больно задев
его по подбородку, и уставилась ему в лицо. Филипп, сморщившись, потер
подбородок.
— А деньги? — спросила она осторожно.
— Найдем, — сказал он.
— Подожди, но ведь жить там на что-то нужно… И билет. И
отель.
— Какой отель, у меня там квартира! — бросил он с досадой.
— Ах, да, — вспомнила она. — Так ты это серьезно? Мы правда
уедем? — уточнила она для верности.
«Может, тогда меня и не убьют. Не поедет же киллер за мной в
Париж», мелькнуло у нее в голове.
— Правда, — заверил он. — И так все это слишком затянулось…
— Что затянулось, Филипп? — не поняла она.
— Я хочу показать тебе Париж. — Он затушил сигарету. — Я
имел в виду, что это нужно было сделать давно. Месяц назад. Или два. И не
сочиняй никаких страшилок. Мы прилетим, поживем у меня, и ты задашь мне все
свои вопросы. Обещаю тебе ответить на каждый. У тебя паспорт есть?
— Есть, — сказала Александра. — Когда я устроилась на
телевидение, мы с бабушкой стали мечтать, как я повезу ее в Карловы Вары. Она
умерла, а паспорт есть.
От волнения у нее дрожали руки. Господи, неужели он позвал
ее с собой? Неужели правда?
— Когда умерла моя бабушка, мне было пятнадцать, — задумчиво
начал Филипп. — Мы жили вместе, как ты с бабой Клавой. Родителям всегда было не
до меня. И вдруг она умерла и оставила меня одного. Бросила, понимаешь? Глупо,
конечно, но я долго не мог ей этого простить. Зачем она ушла? А я как же? — Он
снова закурил, хоть и не похоже было, чтобы волновался. — Меня моментально, в
тот же год, выперли в колледж. А потом в университет. И мне даже в голову не
пришло, что может быть по-другому.
Затаившись, Александра слушала его исповедь и даже вздохнуть
боялась, чтобы не вспугнуть этот неожиданный порыв откровенности.
Она и знать не знала, что он тоже вырос с бабушкой и очень
рано ее потерял. Но у него ведь оставались родители…
— В наследство мне досталась бабушкина квартира. Но я въехал
в нее лет, наверное, через десять. А пока учился — снимал, причем в самых
паршивых районах, где подешевле. Весело мы тогда жили…
Он замолчал, Александра подняла на него взгляд.
— Ох и поездили мы тогда! В основном автостопом. Побывали
таким образом в Германии, потом в Швейцарии. Ну и как только не подрабатывал…
Помнится, пиццу развозил. Потом в цветочном магазине служил посыльным. — Он так
и сказал — «служил». — Носил рекламу магазина: здоровенный такой картонный щит
на животе и на спине. Помню, очень мне нравилась эта работа: слонялся рядом с
магазином и читал. Вообще говоря, учился я неплохо.
— Кошмар какой-то, — заметила Александра.
— Ну какой кошмар! — возразил он с досадой. — Вы, русские,
избалованны очень. Вам подавай все сразу и немедленно: карьеру, деньги,
должности… А нет — так вы горюете, спиваетесь, ни черта не делаете, в бандиты
определяетесь… Дворниками вы быть не желаете и удивляетесь, почему на улицах
такая помойка. В банках мальчики сидят, которые едва читать научились. А вы все
убиваетесь: разорили страну, продали державу… Нет бы учебник какой почитать,
глядишь, и поумнели б…
Пораженная его обличительной речью, Александра молчала.
Никогда раньше он не излагал ей своих взглядов на историческую родину. Казалось,
его вообще мало интересовала окружающая действительность, хотя, считала
Александра, для иностранца он разбирается в ней даже слишком хорошо.
Но что он понимал — француз, впервые приехавший в Россию,
когда все самое тяжелое и страшное уже стало прошлым? Ничего-то он не видел,
про социализм, должно быть, только читал, очереди за мылом и колбасой обошли
Париж стороной, идеологию марксизма в Сорбонне вряд ли преподавали, да и
бабушка едва ли читала ему на ночь трогательные рассказы о детстве Володи
Ульянова.
— Любите вы нас поучить, — нарушила молчание Александра,
внезапно почувствовав острую обиду «за державу». — Все-то вы, иностранцы,
знаете. Хотя это просто смешно — делать какие-то выводы, прожив полгода в
Москве. У вас уже триста лет порядок, а мы, между прочим, спасли Европу от
татаро-монгольского ига.
Филипп внезапно захохотал, чем испугал Александру. Она
сердито посмотрела ему в лицо — и что, интересно, хохочет? Но, подумав,
засмеялась и сама.
— Господи, и что это мы об этом заговорили?
— Не знаю. — Филипп снова притянул ее к себе. — Я думаю,
ничего особенного не произойдет, если ты на время перестанешь морочить себе
голову работой и съездишь со мной во Францию.
— Конечно, — ответила она и вздохнула. — Все равно я пока
никому не нужна…
— Вот именно, — задумчиво проговорил Филипп.
Они долго лежали молча, думая каждый о своем, и уснули
поздно, привычно обнявшись под теплым одеялом.
Ночью выключили отопление, и Александра встала, чтобы
достать второе одеяло. Подсунув холодные пятки под горячие мужнины ноги, она
стала думать о Париже, истово, напряженно, — а вдруг сила мысли поможет
реализовать его план, и она увидит этот удивительный город, о котором столько
читала. Они будут гулять по Елисейским Полям и Люксембургскому саду,
обязательно посидят на лавочке в квартале Вогез и отыщут окна квартиры, некогда
принадлежавшей Гюго… А за это время решатся все ее проблемы. Сами собой.
