Они уставились в чашки, каждый в свою. Бабу Клаву знали все
Александрины друзья и подруги. Она растила внучку с двух или трех лет, после
того как разошлись ее родители, подкинув ребенка уже очень пожилой свекрови.
Она умерла два года назад, и Александра сильно по ней тосковала.
У входа в бар произошло какое-то движение, загремел
опрокинутый стул, и Дима взглянул в ту сторону.
— Ка-акие люди! И Победоносцев с ними. Посмотри, Сашка!
Очевидно, только что закончился дневной новостной эфир,
потому что в бар ввалилось сразу столько начальства, сколько бывало только
после совещаний и каких-нибудь ответственных эфиров. Александра сразу углядела
Вику. Яркая среди темных пиджаков — роза в густых зарослях крапивы, — она сияла
ухоженным лицом и зубами американского производства. И Андрей тоже был там,
будущий босс среди уже состоявшихся боссов — представительный, неторопливый,
дорого и модно одетый.
У Александры никогда не хватало денег на шмотки, и Андрей ей
в этом вопросе совсем не помогал, но себя одевал с умением и любовью,
справедливо полагая, что встречают все-таки по одежке…
Вся компания разместилась за одним большим столом в середине
зала, и Андрей с кем-то из «младших» начальников отправился за кофе с
пирожными, которыми славился этот бар.
Неужели не подойдет?
Очевидно, эта мысль так ясно была написана у Александры на
лице, что Дима Тимофеев решил: нужно ее срочно чем-то отвлечь.
— Хочешь еще кофейку? А может, сока, а, Сань?
— Что? — как будто очнувшись, спросила Александра и
отрицательно покачала головой. — Нет, спасибо. И не делай никаких далеко идущих
выводов, Димка. Просто я никак не могу освоиться с тем, что мой драгоценный муж
так далеко пошел.
— Еще не пошел, — пробормотал Димка, которого раздражал
успех Победоносцева.
— Пошел, пошел, — уверила его Александра. — И далеко. По
крайней мере, гораздо дальше меня.
За столом в центре зала что-то бурно обсуждали, демонстрируя
окружающим общий демократизм и почти американскую открытость. Вика хохотала,
склонялась к плечу генерального продюсера и что-то шептала ему на ушко, как
казалось Александре, завлекательно и нежно. Она была единственной женщиной за
столом и держалась превосходно.
— Я пошел, — сказал Димка. — Слышишь, Сань? И перестань,
бога ради, таращиться на них. Ты что, маленькая?
— Димка, когда я научусь быть такой же, а? Так же уверенно
держаться, не замечать взглядов и чувствовать себя королевой? — Она повернулась
к Димке, и в полумраке бара он увидел у нее в глазах отчаяние.
— Никогда, могу тебя утешить, — грубо ответил Димка. — Это
совершенно не твое. Ты такая, какая есть, и этого достаточно.
В институте они пять лет просидели за соседними столами, что
давало ему право быть откровенным, не боясь ее обидеть, а съеденные на кухне у
бабы Клавы борщи делали это право почти законным.
— Ты не о том думаешь, — с нажимом сказал Димка. — Вика до
конца жизни будет ехать в золоченой карете и вызывать фею по мобильному
телефону.
Александра усмехнулась.
— И это вовсе не оттого, что она хорошая и умная, а ты
глупая и плохая, — продолжал Димка. — Просто бесклассовое общество существовало
только в воспаленном мозгу вождя мирового пролетариата, да и то недолго,
насколько я помню историю. Мы совсем из другого класса, улавливаешь? Мы пойдем
другим путем. Слышишь, Сашка?
Димка прав, думала Александра, сидя поздно ночью в
монтажной. Ничего изменить нельзя. Так уж сложилось, что у Вики Терехиной и ей
подобных от рождения есть все, а у нее, Александры Потаповой, только то, что
она, может быть, заработает, в том числе и в этой монтажной.
Видеоинженер Гоша засыпал за пультом, толку от него не было
никакого, и Александра отпустила его покурить на лестнице и купить в ночном
киоске пару сосисок в тесте. В предвкушении этих сосисок она включила в розетку
чайник и, набросив на себя куртку, уселась в кресло.
Ночью в «Останкино» было тихо и холодно, неоновый свет
разгонял по углам мрак. Все курили прямо в аппаратных, хотя это было запрещено,
и днем строгие пожарные в зеленой форме гоняли и штрафовали нарушителей. Ночь
забирала остатки сил. Хотелось лечь под одеяло и ни о чем не думать — ни о
работе, ни об Андрее.
Хотя об Андрее подумать следовало бы. Что-то явно не
ладилось у него с программой — насколько она себе представляла, — но Александру
он в свои сложности не посвящал. Что-то где-то буксовало и, естественно,
беспокоило его, а она ничем не могла помочь. Она же не Вика Терехина,
всесильная, знающая всех и вся и на всех и вся умеющая воздействовать. Она
могла помочь, пока Андрей был слаб и беспомощен, и помогала изо всех сил.
Вспоминая те времена, Александра необыкновенно гордилась
собой, тогдашней. Все она могла: писала Андрею тексты, учила брать интервью,
ездила за него на съемки, когда он болел. И любовь, выросшая из этого
необычного сотрудничества, казалась незыблемой и вечной, как скала.
Что-то изменилось.
Каким-то его идеалам она перестала соответствовать. Или
никогда и не соответствовала? Ну, конечно, не топ-модель, не знатна и не
богата, однако не так уж и плоха, и Андрей для нее — свет в окошке, самый
главный человек на свете. Со смертью бабы Клавы Александра осталась совсем
одна. Андрей тогда просто спас ее от отчаяния и вселенского могильного
одиночества…
И все-таки что-то изменилось.
Предчувствие надвигающейся катастрофы было таким острым, что
она не могла усидеть в кресле. Откинув куртку, Александра вскочила, уронив
стул, на который водрузила было уставшие за день ноги. В пачке, лежащей на
столе, сигарет не оказалось, и она полезла в портфель за новой.
Вряд ли он совсем уж ее разлюбил, утешала себя Александра.
Утешала и не верила себе. Она ведь всегда догадывалась: если что — он пойдет по
трупам, но пребывала в наивной уверенности, что ее труп ко всем остальным
никогда не присоединится.
Она знала, что не годится для той роли, которую Андрей с
некоторых пор стал отводить своей жене. Всем ее «достоинствам» предшествует
частица «не»: не светская львица, знакомств в нужных кругах не имеет, на
каблуках больше пяти минут не простоит, бассейн и салон красоты не посещает —
на бассейн нет времени, а на салон красоты — денег, Андрей спонсировать ее
никогда не стремился.
Александра быстро закурила и выглянула в коридор: ей не
хотелось, чтобы видеоинженер застал ее в таком состоянии.
Гоши на горизонте не было.
Александра выбросила сигарету, заварила себе кофе и,
обхватив руками тяжелую фарфоровую кружку, натянула куртку чуть ли не на
голову. Под курткой было тепло и приятно пахло меховой подкладкой.
