Когда-то Андрей приходил к ней на ночные монтажи, даже когда
сам не работал. Он сидел рядом, носил ей сигареты из киоска и писал смешные
названия на ее кассетах. Счастливая, она была готова работать и днем и ночью,
только бы он приходил…
Но он стал играть по другим правилам, и началось это,
похоже, минувшей зимой. Тогда его, бесстрашного, отважного и талантливого
корреспондента, поставили вести дневные «Новости». Потом он очень быстро
перешел на вечерние и блестяще вел их, чередуясь с вечной суперзвездой Викой
Терехиной, пересидевшей в кресле ведущего всех своих партнеров, а в сентябре
главный продюсер общественно-политических программ предложил ему собственную
программу — по вечерам в субботу, в самый что ни на есть прайм-тайм.
Все, о чем еще год назад они не смели и мечтать, внезапно
свалилось им в руки. Александра была счастлива и горда, Андрей — раздражен и
озабочен.
Она уговаривала себя, что все нормально, просто он осваивает
новое жизненное пространство, примеряет на себя новое положение и новую
должность, в которых ему, такому демократичному и, в общем, провинциальному,
пока неуютно. Но время шло, настроение Андрея не менялось, хотя он давно и
легко вошел в роль, будто надел пиджак, идеально подходивший ему по размеру.
Кофе остывал, грея ее ледяные пальцы. Вытяжка утробно гудела
под потолком, и этот низкий настойчивый звук проникал, казалось, в самые
глубины мозга и застревал там, путаясь в вялых ночных мыслях, которые уже ничто
не могло прояснить — ни сигареты, ни кофе.
Видеоинженер Гоша плюхнулся в свое кресло, потирая уставшие
за ночь глаза.
— Замерзла? — спросил он, обращаясь к бесформенной куче,
громоздившейся на соседнем кресле. Александра выглянула из-под куртки и
сказала, улыбнувшись:
— Наоборот, согрелась.
— Много еще? — Гоша хотел казаться сердитым и не мог: на
Александру Потапову видеоинженеры никогда не сердились.
— Совсем чуть-чуть, Гошенька, солнышко, — подхалимским
голосом сказала Александра. — Сейчас быстренько доделаем материальчик — и
спать. Кстати, а где сосиски? Или ты их по дороге слопал?
Михаландреич позвонил часов в двенадцать. Александра спала,
с головой накрывшись одеялом. Она приехала с работы в восемь утра и, не выпив
даже чаю, заснула под монотонный перестук дождика по жестяному подоконнику.
— Потапова, выручай, — сказал Михаландреич без предисловий.
— Юля Громова руку сломала, работать некому. Слышишь, Потапова? Ты проснулась
или спишь еще?
— Сплю, — пробормотала Александра, понимая уже, что
шеф-редактор не отвяжется. Все равно придется вставать, продирать заплывшие
глаза, рисовать лицо на том месте, где ему полагается быть, и ехать на работу.
Причем делать все это надо быстро.
— Потапова, это я, твой начальник, — ласково говорил в
трубке голос Михаландреича. — Я знаю, ты всю ночь клеила Таджикистан
(Александра монтировала фильм о Таджикистане) и работать сейчас не можешь. Но
Громова в гипсе, она тоже работать не может. Придется тебе смочь, Потапова.
Вставай, давай вставай! Машину я, так и быть, за тобой пришлю.
— Спасибо и на этом, — пробормотала Александра, не открывая
глаз.
— Саша, вставай, — уже другим, твердым голосом повторил
шеф-редактор. — Если ты не встанешь, то через полминуты заснешь. Я все это сто
раз проходил. Кстати, Таджикистан вышел очень даже неплохо, это я тебе говорю!
Вставай, Саша. Громовская съемка, на которую тебе ехать, через два часа.
— Удружил, Михаландреич, — поблагодарила Александра,
нащупывая ногами тапки.
В квартире было холодно, как в склепе, и так же промозгло.
Она встала с постели и, волоча за собой одеяло, вылезти из-под которого не было
сил, отправилась в ванную. Там она включила горячую воду, а на кухне все
конфорки и духовку. Дышать сразу стало нечем, но холод отступил к стенам и
залитому дождем окошку.
Хлеба не было. Александра вчера не купила, зная, что будет
всю ночь на работе, Андрея же такие мелочи жизни никогда не интересовали. Кофе
тоже было маловато, всего полторы ложки.
Хлопая дверцами шкафов, она поискала, чего бы поесть.
Была бы жива бабушка, она бы ее накормила. Сердясь на ее
«непутевую, не как у людей» работу, поджав презрительно губы, она поставила бы
перед Александрой плошку вкусно пахнущей деревенским молоком каши, большую
кружку сладкого и крепкого кофе и, конечно, ломоть сказочной мягкости хлеба.
Где-то она все это умела добыть. И деревенское молоко, и
свежий, будто только что из печи, хлеб никогда не переводились, когда бы
Александра ни садилась за стол: утром так утром, ночью так ночью…
В шкафах тоже не нашлось ничего интересного, лишь
засахаренный, старый мармелад, оставшийся от каких-то давних гостей.
Еще три дня назад следовало попросить у Андрюшки денег и
запастись какой-нибудь едой. Неудивительно, что у нее быстро кончаются деньги,
— живут-то они вдвоем. В конце концов, нужно с ним поговорить, чтобы часть
расходов он брал на себя, это будет справедливо…
В холодильнике оказались два яйца.
Александра воспряла духом — голодная смерть отступила перед
омлетом с молоком и кусочками черного хлеба, которые, тоже неожиданно,
обнаружились в хлебнице. Собрав воедино все составляющие будущего завтрака, она
отправилась в ванную и, отмокая, долго стояла под горячим душем.
После кипятка она даже немного порозовела.
И глаза открылись сами собой, без дополнительных усилий.
Проглотив омлет и запив его кружкой кофе, Александра
переложила бумаги и документы из черного портфеля в коричневый и, моментально
изменив таким образом собственный стиль, надела джинсы, водолазку и клетчатый
пиджачок трехлетней давности. Потом она уселась на подоконник и, покуривая,
стала ждать редакционного водителя Витю, которого выслал за ней Михаландреич.
Впереди маячил длинный, как школьный коридор, день, и даже в
самых тяжких ночных кошмарах Александра не могла себе представить, чем он
закончится…
— Мне бы на кладбище съездить, — сказала Александра
шеф-редактору, вернувшись с первой за этот день съемки. — У меня бабушка два
года назад умерла, как раз в этот день.
Михаландреич, сдвинув очки на лысину, потыкал горящей
сигаретой в разложенные перед ним бумаги:
— Что пишут, Потапова, что пишут… Сдохнуть можно, как они
пишут и что!.. Ты вот послушай, Потапова: «Противостояние на границе,
обусловленное геополитическими интересами сверхдержав в данном регионе, ведет к
перегруппировке сил, возрастанию конфронтации и в конечном итоге усилению
военного давления не только внутри региона, но и на пограничных участках всех
сопредельных держав…» Ты слыхала что-нибудь подобное, Потапова? Про «пограничные
участки всех сопредельных держав» ты слыхала, а? Понимаешь, о чем речь?
Понимаешь, Потапова?
