— В Интернете прочитал, когда в первый раз увидел. Ты что? Не
слышала?
— Нет. И еще я не поняла, ты сам заряжался?
— Я против ханжества и мракобесия! — объявил Данилов. —
Конечно, здесь значительно меньше машин, чем на Минке. Хотя пятьдесят третий
километр — далековато.
Он думал о своем доме, и ему наплевать было на гармонизацию
пространства посредством водружения в чистом поле картонных пирамид и на
тантрическую — или какую там? — энергию наплевать тоже. Он вез Марту, чтобы
показать ей свою работу, которой гордился, и думал только об этом.
Марта улыбнулась, глядя в окно на белое поле, неподвижно
лежавшее до синей кромки дальнего леса.
Она знает его всего — вдоль и поперек, сверху донизу и еще
немного наискосок. С тех пор, как он угощал ее пирожными и кофе в крошечном темном
кафе в центре старой Риги, прошло пятнадцать лет — вполне достаточно для того,
чтобы научиться не строить себе никаких иллюзий.
Ну и что?
Ничего.
Она знает, как он думает, как молчит, как отчетливо
выговаривает слова, когда сердится, какие предпочитает галстуки и что ест на
завтрак, и это нисколько — даже чуточку! — не приближает их друг к другу.
Да что с ней такое, на самом-то деле! Что она выдумала?!
Зачем ей к нему приближаться?! Она уж и так приблизилась настолько, что ночует
у него в квартире, и готовит ему ужин, и утешает его, когда после разговоров с
родителями ему непременно требуется утешение, и мчится к нему по первому зову,
и проводит с ним куда больше времени, чем с самым любимым из своих любовников!
Зря она решилась сказать ему, что беременна. Это не касается
никого, кроме нее, а его внимание действует на нее плохо. Так плохо, что вот
теперь ей зачем-то понадобилось к нему приближаться, как будто до этого она не
знала, что сидит в будке, над которой закреплена табличка с надписью «Старый
друг»!
Аккуратно притормозив, Данилов перестроился в правый ряд и
свернул на узкую дорогу, которая сразу пошла между деревьями в засыпанном
снегом, как будто рождественском, лесу.
— Он что, среди леса живет, твой Кольцов? Разве ему не
полагается периметр с вооруженной до зубов личной королевской охраной?
— Я его никогда не видел, — терпеливо сказал Данилов, —
наверное, полагается. Охраняемой территории вокруг нет. Я думаю, что у него
будет своя охрана, на участке.
— А эта дорога куда?
Данилов глянул влево:
— Там чуть подальше старые песчаные разработки. Их сто лет
назад забросили, только подъездные пути остались. Ничего интересного, просто
яма среди леса. Дорога обрывается, и — яма. Я туда пару раз ездил, когда
готовил проект. Просто так, чтобы посмотреть. Но из дома котлована не видно. И
оттуда дом тоже не виден.
В боковом зеркале что-то мелькнуло, и Марта оглянулась.
Темная машина вырулила с боковой дороги, мигнули красные тормозные огни,
взметнулся снег, и машина стала быстро удаляться в сторону шоссе.
Эта темная машина странно встревожила Марту. Что там такое с
перепадами настроения у беременных женщин?
— Смотри, выехал кто-то…
— Где?
— Сзади.
Данилов посмотрел.
— Ну и что?
— Что он там делал, в лесу?
Данилов пожал плечами.
— Почему это должно нас интересовать?
— Не должно, но интересует, — пробормотала Марта и опять
оглянулась.
Машину уже было почти не видно.
— Может, он с девушкой приезжал… погулять. По лесу.
Марта развеселилась.
— Как ты прав, Данилов! А мне даже в голову не пришло. Про
девушку-то!..
— Я вовсе не имел в виду…
— Имел-имел, — перебила Марта, — именно это ты и имел в
виду. — Она посмотрела на Данилова и добавила: — Шалун!
Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, — ничего не
означающей, сухой улыбкой, которая лучше всяких слов говорила ей, что пора
остановиться.
Все его улыбки были ей известны наперечет.
Заснеженная шоссейка сделала крутой поворот, елки стали
редеть, черно-белые, хрестоматийно печальные березы, наоборот, придвинулись, и
открылся бесконечный забор, уходивший вправо и влево — далеко.
— Ух ты! — прошептала Марта, и Данилов радостно посмотрел на
нее. — Слушай, Данилов, дальше вполне можно не ехать. Это тоже ты придумал?
— Ну конечно.
Это был самый изумительный забор из всех, которые Марта
Черниковская видела в своей жизни. Он был высокий и глухой, но, несмотря на
это, почему-то не напоминал задний план из репортажа о жизни заключенных в
Бутырской тюрьме.
Основу его составляли камни разных цветов и размеров,
наваленные в каком-то необыкновенном гармоничном беспорядке, а выше были доски,
тоже уложенные странно, под углом. Почему-то это напоминало юг и детские книжки
о гасиендах и плантаторах, и казалось, что за досками невиданного забора нет
никакой зимы, что там жарко и солнечно, и подол белого платья летит по
плиточному полу, и плавится полуденный воздух, и закрыты ставни на андалузских
окнах, и куст не правдоподобно алых роз взбирается по выбеленной жаркой стене.
— Данилов, ты гений. Правда. Остановись, я выйду посмотреть.
Данилов засмеялся нормальным человеческим смехом.
— Выйдешь, когда доедем.
— Как это тебе в голову пришло? Среди леса такой… такое…
такая сказка.
— Катерина сказала, что им не хотелось никаких дворцов. Она
сказала, что мужу наплевать, а ей проект типового дворца не подходит. Она…
своеобразная женщина.
Катерина? Какая Катерина?
Ах, да. Жена олигарха, промышленника, политика, губернатора,
члена Совета Федерации, — кто он там еще? — для которого Данилов строит дом с
необыкновенным забором.
— Молодая? — спросила Марта безразлично.
— Да, наверное. А дом еще интересней, ты сейчас увидишь. Я
очень долго думал над ним, потому что здесь все-таки очень специфическая
природа, и многое из того, что я придумал, не подошло именно потому, что кругом
лес, и я понял, что не втисну ландшафт ни в какой готовый стиль, и мне
пришлось…
Он вдруг затормозил, Марта клюнула носом и обеими руками
схватилась за щиток.
