— Участок очень большой. Чуть подальше будут два корта,
летний и крытый, но отсюда не видно. Их еще нет, только место под них
размечено. Детская площадка, лужайка для семейных праздников…
— Ого!
— И еще домик садовника. Но он совсем далеко.
— А конюшня? — спросила Марта. Совершенно неожиданно
масштабы строительства начали ее раздражать. Как представителя масс. — Где
конюшня с чистокровными текинскими жеребцами?
— Нет здесь никакой конюшни, — пробормотал Данилов сердито.
— Как же так?! — поразилась Марта. — Разве лошади Тимофея
Кольцова не должны участвовать в Зимнем кубке в Челтенхеме? Цвета жокея —
желтый и черный. Владелец лошади получает кубок, тренер — портсигар, а наездник
— кукиш с маслом! Как это они не догадались, твои Кольцовы?! Скаковые лошади
сейчас — самое престижное дело. И очень, о-о-очень модное. Ты бы им подсказал.
— Тут она замолчала в надежде, что все-таки вывела его из себя.
Не тут-то было.
— Парк будет планировать ландшафтный дизайнер, я только
сказал Катерине, что тут хорошо бы посадить две шаровидных сосны, — продолжил
Данилов как ни в чем не бывало, — вот прямо тут, — он потопал ногой в
щегольском ботинке по мерзлой земле, — именно с этой стороны, чтобы не было
никакой симметрии. Как ты думаешь?
— Здорово, — искренне сказала Марта, — правда здорово,
Данилов, ты не обращай на меня внимания.
— Я и не обращаю. Двери стеклянные. Я их заказал в
Гусь-Хрустальном, там делают отличное стекло, между прочим, даже лучше, чем в
Венеции. Собирались оттуда везти, а я договорился с Евгением Васильевичем…
И он замолчал, так и не рассказав Марте про неизвестного
Евгения Васильевича.
— Что? Что такое, Данилов?!
Одна дверь из очень толстого, бронебойного, как почему-то
подумалось Марте, стекла была приоткрыта. Из-за толщины стекла было не
разглядеть, что за ней происходит, но, очевидно, Данилов разглядел.
— Подожди здесь.
— Что случилось?!
— Подожди здесь, — повторил он, — я посмотрю.
Он потянул на себя толстую дверь, еще не отмытую от
многочисленных пальцев и какой-то строительной дряни. Дверь открылась легко и
беззвучно, как будто вовсе и не была тяжелой.
Марта вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что происходит
внутри. Плечо Данилова загораживало ей обзор, она оттолкнула его рукой и
все-таки увидела.
Голове стало холодно, и волосы будто зашевелились на
затылке.
— Господи боже мой, — пробормотала Марта. За толстой
стеклянной дверью, беззвучно и легко повернувшейся на металлических шарнирах,
царил хаос. Как будто смерч прошел. Марта никогда раньше не видела такого
полного и первобытного хаоса и не знала, что бывают смерчи, которые хозяйничают
в домах.
— Не ходи за мной, — приказал Данилов, — стой там!
Как же!.. Будет она стоять!..
Какие-то доски были кучей навалены на плиточном полу,
залитом вязкими языками разноцветной краски. Языки затекали друг на друга,
ползли по полу, поглощали плитку и алмазные россыпи битого стекла. Осколков
было так много, что казалось, будто когда-то весь дом сплошь состоял из стекла.
Отдельно были свалены двери в разорванной целлофановой пленке и тоже залиты
чем-то похожим то ли на бетон, то ли на известь. Искромсанная гобеленовая
обивка свисала отвратительными клочьями. Белые стены сплошь были в
артиллерийских выбоинах и нагло ухмыляющихся кляксах краски. Полированное
дерево лестницы, которой особенно гордился Данилов, было процарапано, вспахано,
как будто граблями, неровные белые борозды шли с самого верха.
И еще запах краски. Густой и тяжелый, он как будто со всей
силы обрушился Марте на голову.
— Что это такое? — Она спрятала нос в рукав, испугавшись,
что ее вырвет. — Что здесь было, Данилов?
Он оглянулся, как будто забыл о ней и внезапно вспомнил.
— На кухне целый склад растворителей, — сказал он сквозь
зубы, — я должен посмотреть. Пожара бы не было.
— Что? — переспросила Марта испуганно. Звук, который оба
услышали одновременно, был очень тихим и странным, как будто засипела в трубе
вода.
Засипела и смолкла. Это был непонятный звук, но Марте вдруг
стало так страшно, что она схватила Данилова за рукав.
— Давай вызовем милицию. Прямо сейчас. Не ходи никуда. Давай
я позвоню.
Данилов дернул руку и вытащил у нее рукав. Звук повторился,
Марта сильно вздрогнула, оглянулась и посмотрела на Данилова испуганно.
— Ты слышал, Андрей? Что это?
— Не знаю. Я должен посмотреть. Не ходи за мной, слышишь?
Стой тут!
Обходя битое стекло и масляные разноцветные языки краски,
уже почти доползшие до его ботинок, Данилов вдоль стены двинулся в сторону
кухни.
По сторонам он старался не смотреть. Он не знал, что с ним
будет, если он увидит свой драгоценный дом изуродованным, грязным, источающим
тяжкую химическую вонь, в царапинах, язвах и клочьях изрезанного гобелена,
который привезли из Англии и только три дня назад закончили прибивать и потом
со всех сторон закрывали пленкой — чтобы не испачкать случайно!
На кухне было совсем плохо.
Кухня была полностью отделана, и мебель, которую Данилов
нарисовал вместе со стенами и полом, — по его идее, неотделимая именно от этого
места, — давно смонтировали, расставили и так же тщательно укрыли мягкой тканью
и пленкой.
Теперь ткань была сорвана, изрезана, словно в припадке
истерического буйства, и безобразными кучами валялась на полу. Дверцы оторваны
с мясом и сложены шалашиком, как будто приготовлены к костру. Светлое дерево
выжжено растворителями. Едкие капли падали на пол, в осколки бутылок и куски
выбитой мозаики. Шкафы зияли пустыми внутренностями, как выпотрошенные трупы.
Данилову стало трудно дышать. Как когда-то на сцене перед
пустым зрительным залом.
Истерик. Тряпка.
Под ногами хрустело стекло, которое он давил.
Тот звук больше не повторялся, и он остановился,
прислушиваясь.
— Данилов, что там?! — издалека крикнула Марта. Голос у нее
был испуганный.
Он должен отправить ее домой. Здесь оставаться нельзя.
— Пока ничего. Не ходи сюда. — Данилов посмотрел себе под
ноги и присел. Что-то красное заметил на полу. Красное и явно не химическое. Не
снимая перчаток, Данилов поднял с пола осколок, измазанный красным, и в ту же
секунду понял, что это кровь.
