— Зачем мне приезжать, Веник? О чем ты хотел со мной
поговорить?
— Ты приезжай, приезжай. Только не спеши, говорю! И сигарет
привези мне.
— Где ты был вчера утром? — спросил Данилов, внимательно
рассматривая свои пальцы.
— Что за вопрос? — удивился Веник. Он снова завозился,
утаптывая место для спячки, и даже как будто зевнул.
В этот момент Данилов его ненавидел.
— Веник, что ты делал вчера утром?
— Не помню, а что? Спал, наверное. Да, точно спал. Мы в
пятницу на работе накатили малость, я и…
Данилов понятия не имел, врет он или говорит правду. И
понятия не имел, как это можно проверить. В кино это делают как-то очень ловко,
а как это сделать не в кино?
Положив трубку, Данилов подошел к высоченному окну и,
поднявшись на цыпочки, открыл форточку. Обрадованный ветер вломился в комнату,
надул штору, бросил ее Данилову в лицо. Он отлепил штору от лица и посмотрел
вниз.
Надо же, сколько снега. Еще только конец ноября, а снег
завалил Последний переулок так по-зимнему безнадежно, что казалось, он больше
не растает никогда.
Неужели весна придет?
Придет весна, и Данилов будет жарить шашлыки в Кратове, на
просторном запущенном участке, где вдоль замшелого забора растет сирень и
бузина, и важная хитрая ворона расхаживает по крыше, примеривается утащить
кусок мяса из кастрюли, заблаговременно вынесенной на узкое крылечко, — сколько
Данилов помнил себя на этом участке, столько помнил эту ворону. Марта сидит на
лавочке, болтает ногами, рассказывает о работе и о том, что начальник в
последнее время совсем спятил, и нетерпеливо принюхивается и спрашивает, скоро
ли будет готово, а Надежда Степановна, ее мать, говорит с террасы: «Андрей,
возьмите рукавицы, вы обожжетесь. Марта, помнишь, как Михал Семеныч привез с
охоты какого-то дикого мяса и варил у нас плов? Воняло ужасно. Потом они с
отцом котел перевернули и сильно обожглись».
Данилов слушает, и солнце греет его ухо, и хитрая ворона
боком подскакивает все ближе, и так ему хорошо, что ничего лучшего, кажется, и
не надо в жизни.
Скорее всего этой весной шашлыки на участке у Марты будет
жарить Петрысик, а Данилова, может быть, даже и не позовут.
Он засмеялся над собой и захлопнул форточку. Он никогда не
умел жалеть себя и, если случалось пожалеть, сильно этого стеснялся. Даже перед
самим собой стеснялся.
Значит, нужно ехать к Венику.
Нужно ехать к Венику, но не слишком быстро, потому что тому
охота еще доспать, а по дороге нужно купить ему сигарет.
Очень мило.
Жаль, что нет Марты. Если бы она была, то непременно
разразилась бы речью о том, что Веник — козел и Данилов ничуть не лучше, раз
позволяет какому-то уроду так помыкать собой. Данилов слушал бы ее, морщился,
останавливал, но она бы все равно долго и запальчиво поносила Веника и тем
самым тешила бы даниловскую душу.
Марта Веника терпеть не могла и никогда этого не скрывала.
Как проверить, что делал Веник вчера утром? Как узнать, где
он был?
Самое главное — зачем ему громить дом Тимофея Кольцова, а
перед этим еще посылать какие-то дикие записки о том, что «убийца должен быть
наказан»?
Данилов давно и прочно проникся сознанием собственной вины,
и Венику было об этом известно лучше, чем кому бы то ни было.
Тут неожиданная мысль поразила Данилова. Только он уверился,
что вполне может рассуждать, как заправский детектив, и даже в роль начал
входить, и тут — эта мысль.
«С чего ты взял, — спросил себя Данилов, — что погром на
даче мог устроить кто-то из тех, кто звонил в офис в пятницу?» Как это вообще
связано со звонками в офис? Да, три человека — академик Знаменская, подруга
Лида и родственник Веник — знали, что Данилов с утра в субботу собирается на
дачу Тимофея Кольцова. Нет, четыре — еще секретарша Ира. Нет, пять — еще Марта.
А Саша Корчагин? Он приехал в пятницу после обеда и все
время оставался на рабочем месте, следовательно, мог слышать, что Данилов
собирается делать в субботу утром. А Таня?
Весь персонал даниловского офиса состоял из четырех человек
— Саша, Таня, сам Данилов и секретарша Ира, нанятая потому, что Таня с Сашей,
очень озабоченные вопросами собственного статуса, каждый телефонный звонок, на
который они должны были отвечать, воспринимали как личное оскорбление.
«Я не секретарша», — говорила Таня обиженно, когда Данилов
просил ее напечатать какую-нибудь бумажку.
«Я не курьер», — объявлял Саша, когда Данилов просил эту
бумажку куда-нибудь отвезти, и усаживался за свой компьютер с необыкновенно
деловым видом.
Данилов сам отвечал на звонки и отвозил бумажки, и его эти
несложные процедуры нисколько не оскорбляли. Он бы и продолжал в том же духе,
но в последнее время ему стало совсем некогда. Секретарша Ира тоже имела
совершенно определенные понятия о том, что она должна делать, а чего не должна,
поэтому кофе Данилов варил себе сам, мыл каждый вечер в туалете чашки и пепельницы
и после больших проектов ползал по полу, раскладывая по серому ковролину бумаги
— нужные налево, ненужные направо.
Значит, еще Саша, Таня и Ира.
Звонить им? Спрашивать, что они делали в субботу утром, и
потом проверять, правду ли они сказали? Ире, например, он только что звонил и,
кажется, поверг ее в глубокое уныние, не говоря уж о том, что семейная яичница
явно сгорела. Во что он повергнет свою бедную секретаршу, если спросит, где она
была в субботу и не писала ли записок о том, что шеф — убийца и должен быть
наказан?
Да как же, черт побери все на свете, работают ловкие до
невозможности детективы в романах?
Иногда Данилов читал детективы. Однажды Марта нашла на полу
книжку про убийства и издевалась ужасно: поминала Кастанеду, толковала про
литературный мусор и «разруху в головах». Предполагалось, что тонкий и хорошо
образованный Данилов «про убийства» читать не может, а только исключительно
«про что-нибудь высокое», а Марта позволяла себе и детективы, и любовные
романы, и Гарика Сукачева, и сериал «Друзья» по воскресеньям.
Друзья, друзья… У Данилова нет никаких друзей, кроме Марты.
Он и повез ее на эту чертову дачу потому, что ему больше некому было показать
свою работу, не перед кем похвастаться, и хотелось получить одобрение именно
Марты.
Пора перестать думать о Марте. Пора подумать о том, что у
него есть «из улик», как это называлось все в тех же романах.
Записка — одна, та, что была прислана Марте. Свою — Данилов
усмехнулся — он отдал охраннику Диме для представления шефу. Видеокассета
«Сони», вставленная в магнитофон вместо кассеты «BASF». Следовательно, «BASF»
остался у преступника — железная логика.
