— Ну как Лиссабон?
— Никак. Нормально. Я его почти не видел. У нас было три
концерта. Кстати, Светлана Сергеевна на одном присутствовала. Не поленилась, из
Парижа приехала.
Данилов молчал.
Она не поленилась! Олег Тарасов был воплощением всех ее
несбывшихся надежд. Ну, или почти воплощением. Все-таки он был «конечно, не
Спиваков».
— Ну вот. Я тебе звонил, тебя не было, мобильного я не знаю,
автоответчика нет.
— Я был в доме, который проектировал.
— Ну и как дом?
Данилов вздохнул. От дома остались одни стены, заляпанные
краской, и еще послание, сообщавшее, что «это только начало». Отвратительный
химический запах вполз в голову, прямо в мозги, и очень захотелось курить.
— Все нормально. Там уже заканчивают.
— Ты что, по субботам тоже работаешь?
«Почему он спрашивает? Он никогда не интересовался моей
работой, презирал ее, как и все остальные, кто был уверен, что для меня эта
работа — просто вызов родителям и тому образу жизни, который они для меня
готовили».
— По-разному, — ответил Данилов осторожно, — бывает,
работаю. У меня много заказов.
— Да брось ты, Данилов! — весело сказал Олег. — Какие там у
тебя заказы! Ты про заказы мне ничего не рассказывай. Я тебя знаю с восьми лет,
при мне можешь не выпендриваться!
Почему-то это сильно задело Данилова. Он любил свою работу и
знал, что делает ее хорошо, даже очень хорошо. Тимофей Кольцов со своим домом
не с неба на него упал. Годами Данилов создавал себе репутацию, лелеял ее,
оберегал, брался за заказы, которые казались ему интереснее других, и даже
деньги отодвигались на второй план. Несколько лет Данилов почти голодал, не
желая ничего просить у родителей. Впрочем, они вряд ли дали бы.
— У меня полно заказов, — упрямо повторил Данилов, — и,
прости, Олег, я ни в чем не хочу тебя убеждать.
— Да не надо меня ни в чем убеждать!
— А ты вчера… утром звонил? — осторожно спросил Данилов.
— Я утром машину на сервис отводил. Черт знает куда, почти
за Кольцевую. Оттуда полдня выбирался. А что?
— Ничего. — Почему-то ему показалось, что Тарасов злится на
него.
За что? За то, что Андрей отказался выступать с микрофоном,
говорить «теплые слова»? За то, что придется звонить его матери и сообщать, что
поручение не выполнено?
Олег Тарасов всегда старался угодить матери Андрея Данилова,
и у него это получалось очень хорошо.
Ее «доброе отношение» было для Олега почти что пропуском в
рай.
— Высади меня на углу, пожалуйста.
— Я могу тебя и до подъезда довезти.
— Спасибо, не нужно. Останови. — Олегу незачем было знать,
что Данилов встречается с Веником. Слушать еще одну лекцию о не правильных
отношениях с родственниками, пусть и с бывшими, Данилову не хотелось, Машина
затормозила, расплескивая мерзлую воду, и Данилов выбрался наружу, сразу
увязнув ботинками в грязной снежно-соляной каше.
— Спасибо, Олег. Если будешь разговаривать с моей матерью,
передавай привет.
— Ладно, не остри, — пробормотал Тарасов.
— Подожди, я заберу сигареты. — Данилов открыл заднюю дверь
и потянулся за длинной коробкой. На полу, на черной резине коврика валялась
видеокассета.
Обычная видеокассета.
«BASF»?!
— Данилов, ты чего? — спросил Олег, глядя в зеркало заднего
вида.
Кое-как обернулся, неловкий от толстой куртки, и посмотрел
вниз, на коврик, а потом опять на Данилова. — Что ты там увидел?
— У тебя на полу кассета лежит, — сказал Данилов напряженным
голосом.
Он хотел ее поднять и даже протянул руку, но остановился. Он
понятия не имел, что станет делать, если увидит на ней буквы «БАСФ».
— Ну и что? — Тарасов еще чуть-чуть повернулся и скосил
глаза, как бы пытаясь рассмотреть кассету. — Это моя концертная запись, я ее
уже месяц вожу, все вытащить забываю. Ты чего? Хочешь послушать, как я играю?
— Нет, — сказал Данилов, — нет, спасибо.
— Да пожалуйста, — насмешливо глядя на него, ответил
Тарасов, — сколько угодно. Ты что так всполошился?
— Все в порядке. — Так и не дотянувшись до кассеты, Данилов
взял сигареты и захлопнул заднюю дверь. — Пока, Олег.
Грязная машина тронулась с места, расплескивая воду. Данилов
смотрел ей вслед.
Тарасов не мог знать, что в субботу утром он собирается на
дачу Тимофея Кольцова. У Тарасова нет никаких мотивов. Зачем? Зачем ему громить
чью-то чужую дачу и писать дикие записки?! Тарасов никак не связан с его
профессиональной деятельностью и откровенно эту деятельность не уважает, а
Данилов почему-то был твердо уверен, что все дело именно в его работе. Кто-то
отчаянно ненавидит его именно из-за работы. И еще из-за смерти жены. Ты, ты во
всем виноват, убийца, иуда!
Данилов зажмурился. Ледяное крошево плескалось уже почти в
ботинках, и некуда было деться от этого снега, холода, серого света. Он
выбрался на утоптанный тротуар, посыпанный песком, и достал телефон.
Почему он согласился ехать с Тарасовым?! Как он теперь
вернется из Жулебина в свой Последний переулок?! И воспоминания, ненужные,
лишние, отнимающие остатки уверенности в себе, и разговоры идиотские, и «??еплые
слова» в микрофон, и недоеденная груша, и треснувшее детское ухо, и жалость к
себе, которую он ненавидел и которой стеснялся!..
— Здравствуйте, Надежда Степановна, — сказал он в телефон,
когда ответили, — это Данилов.
— Здравствуйте, Андрей. Как вы поживаете? Что-то давно вас
не видно.
— Я… занят очень в последнее время. Но перед Новым годом
обязательно заеду.
— Заезжайте. Мы всегда рады вас видеть. Марта, это Андрей!
Ты слышишь? Трубку возьми, пожалуйста!
Данилов улыбнулся, стоя на посыпанном песком тротуаре.
Перед ним ревело многополосное грязное коричневое шоссе, за
спиной толпились не правдоподобно огромные дома, как будто составленные из
гигантских кубиков, набитые людьми от земли до самых крыш и также снизу доверху
набитые заботами, радостями, проблемами, ненавистью, любовью, болезнями,
счастьем и несчастьем.
Что-то сильно ударило его по ноге, и он посторонился, давая
дорогу тетке в нейлоновом пальто и с сумкой на колесах на прицепе.
