Конечно, Данилов не пошел за ней. Он ни за что не поставил
бы ее в неудобное положение.
Кретин.
Марта загнала обратно слезы, посмотрелась в высокое узкое
зеркало, которое она недавно купила и заставила Данилова повесить, и вернулась
в кухню.
— Мне показалось, что у меня сотовый зазвонил, — сказала она
Данилову.
— Как тебе рыба?
— Очень вкусно, спасибо. — Данилов не любил рыбу, но всегда
считал своим долгом всех хвалить и благодарить. На столе перед ним лежала пачка
сигарет и одна сигарета — отдельно.
— Можно я закурю? — спросил Данилов. — Или тебе это
неприятно?
— Мне приятно, — уверила его Марта, — самое большое счастье
в моей жизни, когда ты куришь в моем присутствии.
— Я только хотел узнать, — пробормотал Данилов, — не вредно
ли это. Для ребенка…
— Полезно! — бодро откликнулась Марта. — Если мы будем его
постепенно приучать, может, он даже родится с бычком во рту.
Он посмотрел на ее узкую прямую спину. Марта шуровала у
плиты, со звоном кидала вилки в посудомоечную машину. Чайник уже вовсю
посапывал — когда только она успела его поставить? Данилову было так грустно,
что жить не хотелось. Почему-то ему никогда не приходило в голову, что рано или
поздно так все и случится — очередной Петя, которых на глазах у Данилова
сменился десяток, решит, что «женский фактор» в лице Марты ему очень подходит,
а Марта решит, что ждать больше нечего, и все закончится.
Она перестанет звонить ему на работу — «просто так».
«Я звоню просто так», — всегда говорила она, когда он
спрашивал, какое у нее к нему дело. Перестанет заезжать по вечерам без
предупреждения, чего он терпеть не мог. Вернет ему ключи, заберет со стойки
свои компакт-диски с блюзами, Леонардом Козном и полоумным Гариком Сукачевым —
Данилов не любил ни блюзов, ни Козна, что уж говорить о Сукачеве! Перестанет
поражать его воображение кулинарными изысками — «Данилов, это греческий салат,
но брынзы не было, и я сунула в него пармезан». Перестанет задумчиво клацать
длинными ногтями по клавиатуре его компьютера по субботам — «Данилов, у меня
экзамены на носу, так что сегодня ты готовишь». Она то и дело сдавала какие-то
экзамены.
«Чистая дружба», продолжавшаяся пятнадцать лет, закончилась.
Конечно, некоторое время они будут продолжать созваниваться,
и она станет рассказывать ему об очередных Петиных бизнес-затеях, одна другой
хуже, потом родится ребенок, похожий на папочку, и Марта будет его растить, а
это дело небыстрое, насколько Данилов мог судить, и постепенно все исчезнет
само собой.
Изменить ничего нельзя.
Диалектика, закон природы, как формулировал преподаватель
истории Ефим Эммануилович по прозвищу Фима Собак.
— Тебе чай или кофе?
Он посмотрел на нее. У него были очень черные, очень
печальные, недоумевающие глаза, как у неожиданно заболевшей собаки.
— Кофе, спасибо. Ты бы присела, Мартышка. Я вполне в
состоянии сам налить себе кофе.
— А мне? — спросила Марта. — Мне ты в состоянии налить?
Он называл ее Мартышкой примерно раз в пять лет.
Он варил кофе, молчал и один раз так громко вздохнул, что
Марта посмотрела на него с удивлением.
Он был в мягком черном джемпере и серых брюках со стрелками
— в собственной квартире в девять часов вечера! Темные волосы, синяя от дневной
щетины щека — Марта видела только одну его щеку, — длинные ресницы, чистая
кожа.
Аристократ. Белая кость, голубая кровь. Или наоборот, что
ли? Голубая кость и белая кровь?
Впервые увидев его родителей, Марта моментально
почувствовала себя замарашкой, с разгону влетевшей в герцогские покои в погоне
за поросенком, сбежавшим с кухни.
«А где вы живете, милая?» — спрашивала его мать, и Марта
готова была сгореть со стыда. Следовало отвечать, что она живет в Беверли-Хиллз
или, на худой конец, на Монмартре, но так ответить Марта не могла, поскольку
жила в Кратове и, когда ленилась ехать, оставалась у Данилова ночевать. «А где
вы служите, милая?» — продолжала мать, и страдания Марты росли пропорционально
изменению тона — с вежливого на холодный, с холодного на ледяной.
Марта никоим образом не подходила Данилову, а объяснить
королеве-матери, что она не претендует, на кронпринца, Марта не могла. Не
скажешь же просто так — вы знаете, я иногда живу у вашего сына, но это не то,
что вы думаете. У нас пионерско-братская привязанность друг к другу, основанная
на взаимоуважении, сходном чувстве юмора и «полном отсутствии всякого
присутствия», как это называла Марта.
Никакого секса. Никакого кокетства ни с одной, ни с другой
стороны.
Никаких претензий друг к другу. Никаких обязательств и
вопросов, что делать и кто виноват.
Когда-то ей хотелось, чтобы все сложилось по-другому, а
потом перестало хотеться.
Он был трудный человек. От одних его правил можно сойти с
ума. Его молчание могло означать все, что угодно, а он только и делал, что
молчал. В его присутствии хотелось выпрямить спину, немедленно убрать со стола
локти, проверить, чисто ли вымыты руки, и, проделав все это, моментально
смыться.
Никто не хохотал, не говорил громко, не чавкал, не пел, не
болтал, не стучал вилкой по стакану, не задавал глупых вопросов, не гонял по
компьютерному полю супермена, выкрикивая «давай-давай!», не надувал пузыри из
жвачки, не матерился, не разваливался в кресле, не рассказывал анекдотов, пока
в поле зрения был Данилов.
Как будто это был не Данилов, а гроб с покойником.
— Может быть, хочешь чаю? — спросил он, заботливо наклоняясь
над ней, и Марта очнулась. — У меня есть какой-то чай из трав.
— Не какой-то чай из трав, — поправила она, — а
успокоительный сбор, Данилов. Я его привезла две недели назад. И я не хочу чай
из трав. Я хочу кофе.
— Тебе точно можно?
— Господи, — в сердцах проговорила Марта, — как это жена
жила с тобой столько лет!
И перепугалась. Они никогда не вспоминали о его покойной
жене.
— Всего три года, — поправил ее Данилов и улыбнулся, — не
пугайся, пожалуйста. Я не стану бледным и мрачным от одного упоминания о ней и
не стану курить сигареты одну от другой. Я же не герой сериала!
«Ты не герой сериала, — подумала Марта быстро, — но я видела
твое лицо, когда ее хоронили».
Он был совершенно один, хотя толпа была огромной. Его
родители из Америки прислали соболезнования и элегантный веночек, а друзей у
него не было никогда. Шел снег, такой же, как сейчас, но Данилов был в темных
очках. Он снял очки, когда сел к ней в машину, и Марта увидела его лицо.
