— Со мной все в порядке, — холодно сказала мать, — а вот с
тобой нет.
С ним никогда и ничего не было в порядке. То он съедал
неположенную грушу, то его заставали играющим в снежки с сыном дворника, то он
отказывался играть перед гостями, это ему уже лет четырнадцать было, то
детективы на ночь читал. А потом у него был нервный срыв, и он стал вообще ни
на что не годен.
— Что за дикость! — говорила в трубке мать. — Почему ты
ушел? Почему не побыл до конца? Отец был настроен поговорить с тобой.
— Отец меня даже не заметил, — возразил Данилов. Под
повязкой вдруг стало так больно, что он судорожно выпрямился на стуле, стиснув
край полированного стола. Пальцы поехали по полировке.
— Ничего подобного! Разумеется, он тебя заметил.
— Ну конечно, заметил, — согласился Данилов, — когда я к
нему подошел и поздоровался. Он со мной тоже поздоровался.
— Андрей, ты не понимаешь, что творишь. Ты отказываешься от
нас и лишаешь себя, себя огромного и важного жизненного стержня! Ты должен в
конце концов понять, что ты не сам по себе, что ты наш сын, член нашей семьи и
именно это делает тебя тем, кто ты есть.
— Я тот, кто есть, вопреки тому, что я член вашей семьи, —
тихо сказал Данилов.
— Ты ошибаешься, Андрей. Отец мог бы дать тебе…
— Мне ничего не нужно, — перебил Данилов, ужасаясь тому, что
ее перебивает, — спасибо.
— Неужели ты думаешь, что смог бы чего-то добиться, если бы
не был нашим сыном? — холодно спросила мать. — Неужели ты вправду думаешь, что
получил бы хоть какую-то работу, если бы не носил фамилию Данилов и отчество —
Михайлович? Неужели ты до сих пор так глуп, Андрей?
Данилов молчал, дышать ему было трудно. Марта притихла за
его спиной.
— О тебе спрашивала эта милая дама, Катерина Кольцова, жена
Тимофея Ильича, — сказала мать с отвращением, — сам Тимофей Ильич не смог
приехать. А она была и спрашивала о тебе, а я даже не знала, что сказать!..
— Ее фамилия Солнцева, — прохрипел Данилов. — Солнцева, а не
Кольцова.
— Это не имеет значения, — заявила мать, — элементарная
вежливость требует, чтобы ты поблагодарил отца за то, что у тебя появились
такие уважаемые… партнеры, Андрей. А ты в очередной раз плюнул всем нам в лицо.
— Они не партнеры, а клиенты, мама, — все тем же людоедским
голосом поправил Данилов, — и отец тут совсем ни при чем. Прости.
— Андрей, все, что ты получаешь, ты получаешь благодаря
отцу, и только ему. Никто никогда и ничего не знал бы про тебя, если бы не
фамилия твоего отца! Это же очевидно! Разве Тимофей Ильич связался бы с тобой,
если бы ты был… никто?
Данилову хотелось сказать, что он не никто, а первоклассный
архитектор.
Еще ему хотелось сказать, что Катерина и Тимофей Ильич
понятия не имели о том, кто его отец, и только три дня назад Катерина спросила
у него, не сын ли он Михаила Петровича, а Кольцов скорее всего вообще никаких
книг не читает и ему наплевать на славу писателя Данилова, но ничего этого он
говорить не стал.
— А эта девушка? — продолжала мать с неодобрением. — Зачем
ты ее притащил? Ты же был с Лидой! Ты позволяешь себе приглашать на наш прием
каких-то… крестьянок! Твой юношеский протест затянулся, Андрей! Я понимаю, что
эта девушка нужна тебе только из чувства протеста, только потому, что мне
нравится Лида, а ты намеренно делаешь мне больно и демонстрируешь, что мое
мнение для тебя ничего не значит! Ведь так? Ты обидел Лиду, обидел меня —
зачем? Все равно эта девушка тебе не пара, и ты отлично об этом знаешь. Ты уже
один раз выбрал себе жену из чувства протеста — хватит!
Данилов заглянул себе под свитер. На белой марлевой нашлепке
расплывалось красное пятно, и больно было, как будто нож поворачивался.
— Андрей, я прошу тебя, опомнись. И так уже все говорят, что
с тобой творится что-то странное. У тебя безумие в глазах, Андрей!
— Что у меня в глазах? — переспросил Данилов.
— Безумие, — повторила мать отчетливо. — Илларион Израилевич
специально подошел ко мне, чтобы сказать, что ему не нравится твой вид.
— Ему никогда не нравился мой вид, — пробормотал Данилов.
— Он сказал, что готов тебя подлечить, предоставить
отдельную палату и самые лучшие условия. Ты должен в конце концов взять себя в
руки, это невозможно!
— Что я еще должен, мама?
— Ты должен примириться с собой, Андрей. Ты должен перестать
ставить нас в неловкое положение перед людьми, которых мы уважаем. Ты должен
согласиться с тем, что даже тем минимальным успехом, который у тебя есть, ты
обязан отцу, только отцу и больше никому. Ты должен… В конце концов ты просто
должен вернуться к нам и попробовать все наладить. А девушке своей передай, что
являться без приглашения в такие места стыдно и даже несколько непорядочно. Мы
же не могли вызвать охрану!
— У нее было приглашение, мама.
— Странно, — приостановившись на секунду, сказала мать, — я
проверю по списку, это очень странно. Может быть, Ольга ошиблась. В таком
случае я прошу прощения. Конечно, она имела право присутствовать, раз у нее
было приглашение. Но это не означает, что ты должен был уходить с ней, Андрей!
Я вполне допускаю, что она славная девушка, может быть, даже умненькая, но
совсем тебе не пара. Если ты не знаешь, как от нее отделаться, предложи ей
денег, только чтобы из этого не получилось никакого скандала. И так уже все
говорят…
И тут Данилов озверел.
Он озверел как-то по-киношному, как-то по-детски, нелепо,
как кот Леопольд, переборщивший «озверином».
Наверное, если бы у него были усы, они закрутились бы
спиралью, как у того самого кота. Усов у Данилова не было, но волосы на затылке
как-то подозрительно зашевелились, и кожа под ними похолодела.
— Мама, — сказал он, чувствуя, как сердце бьется в ребра и
увеличивается с каждым ударом, — не смей больше разговаривать со мной так, как
будто я бестолковая домработница, а ты моя хозяйка! Я взрослый человек, и я
буду жить так, как хочу! Все, что у меня есть, я добыл сам, и вовсе не потому,
что моя фамилия Данилов, а потому, что десять лет я вкалываю день и ночь! Я не
оправдал ваших надежд, и черт с ними! Я ничего не желаю больше слышать о ваших
надеждах! Мне наплевать на ваши надежды! Мне наплевать на Иллариона
Израилевича, на Лиду и на всех остальных! Если тебе нужно, можешь сама
определиться в самый лучший сумасшедший дом вместе с Илларионом Израилевичем!
Что-то с грохотом упало за его спиной, он обернулся, и Марта
попятилась. Присела, не отрывая от него глаз, и стала шарить по полу.
