— Может быть, и так, но вот вам первая: мы пожалели госпожу де ла Мотт. Король ее не любит. А между тем, должна признаться, что мне она понравилась.
— Ваше величество! Вы слишком добрый судья, чтобы люди не склонились перед вашими приговорами.
— Да, но вас-то не бранили, — сказала королева, — вы горды и свободны, вас все побаиваются, ибо, подобно божественной Минерве, вы слишком мудрая.
Андре покраснела и грустно улыбнулась.
— Я дала обет, — сказала она.
— Да, кстати! — воскликнула королева. — Я вспомнила…
— Что вы вспомнили, ваше величество?
— Хотя вы и не замужем, у вас, тем не менее, со вчерашнего дня появился один господин.
— Господин, ваше величество?
— Да, ваш любимый брат. Как его зовут? Кажется, Филипп?
— Да, Филипп.
— Он приехал?
— Вчера, и вы, ваше величество, сделали мне честь сказать об этом.
— Каков он?
— Как всегда, красив и добр.
— А сколько лет ему теперь?
— Тридцать два года.
— Могу я увидеть его сейчас же?
— Через четверть часа он будет у ног вашего величества, если ваше величество позволит.
— Хорошо, хорошо, позволю и даже хочу. Не успела королева договорить, как кто-то живой, быстрый, шумный скользнул или, вернее, прыгнул на ковер туалетной комнаты, и его смеющееся, лукавое лицо отразилось в том же зеркале, в котором Мария-Антуанетта улыбалась своему.
— Ах, мой брат д'Артуа! — сказала королева. — По правде говоря, вы меня напугали!
— Добрый день, ваше величество! — сказал молодой принц. — Как вы, ваше величество, провели ночь?
— Благодарю вас, очень плохо.
— А утро?
— Очень хорошо.
— Это самое главное.
Дверь отворилась.
Вошла Андре, держа за руку красивого дворянина со смуглым лицом, с черными глазами, в которых отражалось благородство души и меланхолия, могучего воина с умным лбом, с суровой выправкой, похожего на один из тех фамильных портретов, какие создали Койпель или Гейнсборо.
— Ваше величество, — с почтительным поклоном заговорила Андре, — это мой брат.
Филипп поклонился медленно и серьезно.
— Сколько лет, сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись, — сказала королева, — и увы, это лучшее время жизни!
— Для меня — да, для вашего величества — нет, ибо для вас все дни — лучшие.
— Вам, должно быть, очень понравился Новый Свет, господин де Таверне, коль скоро вы там оставались в то время, как все уже вернулись?
— Ваше величество! — отвечал Филипп. — Когда господин де Лафайет покидал Америку, ему нужен был офицер, которому бы он доверял и которому он мог бы частично поручить командование вспомогательными войсками. Господин де Лафайет рекомендовал меня генералу Вашингтону, и тот пожелал принять меня на службу.
— Мне кажется, — заметила королева, — что из этого самого Нового Света, о котором вы мне рассказываете, к нам возвращается множество героев.
— Ваше величество, вы это говорите не обо мне, — с улыбкой заметил Филипп.
— Почему же не о вас? — спросила королева и повернулась к графу д'Артуа.
— Посмотрите, какое прекрасное лицо и какой воинственный вид у господина де Таверне!
Филипп, понимая, что его таким образом представляют графу д'Артуа, с которым он был не знаком, сделал шаг к нему, прося у принца позволения приветствовать его.
Граф сделал знак рукой; Филипп поклонился.
— А знаете ли вы, — продолжала королева, — что нас связывают весьма тесные узы?
— Весьма тесные узы? Вас, сестра? Расскажите, прошу вас!
— Да, господин Филипп де Таверне был первым французом, который представился моему взору, когда я приехала во Францию, а я дала себе твердое обещание, что составлю счастье первого француза, которого встречу.
Филипп почувствовал, что краска бросилась ему в лицо. Чтобы сохранить хладнокровие, он закусил губу.
Андре посмотрела на него и опустила голову.
— Великолепная погода! — воскликнула королева, сопровождая свои слова радостным движением. — Госпожа де Мизери! Завтра лед растает, так что сани мне нужны сей же час.
— Вашему величеству угодно покататься на коньках? — спросил Филипп.
— Вы будете смеяться над нами, господин американец! — воскликнула королева. — Ведь вы ходили по огромным озерам, по которым пробегают больше миль, чем здесь мы делаем шагов!
— Здесь для вашего величества мороз и дорога — развлечение, а там от них умирают, — Заметил Филипп.
— Вот видите, господин де Таверне: я все та же, и, как в былые времена, этикет приводит меня в ужас. Помните былые времена, господин Филипп?.. Ну, а вы-то переменились?
Эти слова проникли в самое сердце молодого человека! жалость женщины часто бывает подобна удару кинжала.
— Нет, ваше величество, — отрывисто сказал он, — нет, я не переменился — по крайней мере, сердцем.
— Господин де Таверне! Я не хочу с вами расставаться, — сказала королева, — я заявляю свое право на конфискацию американца. Возьмите меня под правую руку, господин де Таверне.
Таверне исполнил приказание. Андре подошла к королеве с левой стороны.
Когда королева спускалась по лестнице, когда на площадях били барабаны, когда трубы телохранителей и бряцание оружия, подхваченные ветром в вестибюле, поднялись во дворец, — вся эта королевская пышность, это всеобщее почтение, это поклонение, которое задевало чувствительные струны королевы и встречало Таверне, вся эта торжественность вскружила и без того затуманившуюся голову молодого человека.
Лихорадочный пот выступил у него на лбу, он шагал нетвердо.
Если бы не холодный ветер, ударивший ему в лицо, он потерял бы сознание.
Для молодого человека, который так много дней уныло прозябал в горе, в изгнании, это было чересчур внезапное возвращение к великим радостям гордыни и любви.
Глава 9. ПРУД ШВЕЙЦАРЦЕВ
Все знают этот длинный четырехугольник, аквамариновый, переливчатый в прекрасное время года, белый и бугорчатый зимой, четырехугольник, который и поныне называется Прудом швейцарцев.
Порой крик восхищения вырывается у собравшихся. Это Сен-Жорж, смелый конькобежец, только что описал такой совершенный круг, что даже геометр, измерив его, не нашел бы в нем ни одной существенной погрешности.
Несколько саней с умеренной скоростью искали уединения. Какая-то дама в маске — несомненно, по случаю холодов — поднимается в сани, в то время как прекрасный конькобежец в широком плаще с золотыми петлицами наклоняется к спинке, чтобы толчок увеличил скорость саней, которые он подталкивает и которыми одновременно управляет.
