— Сударыня! — обратился он к Оливе, все такой же прямой и неподвижной под своим атласным укрытием, слова, которые сказал мне от вашего имени ваш спутник... ведь это немецкие стихи, которые я читал в одном как будто знакомом вам доме?
Незнакомец сжал руку Оливы.
«Да», — кивнула она головой.
Кардинал вздрогнул.
— А этот дом, — нерешительно продолжал он, — находится в Шенбрунне?
«Да», — сделала знак Олива.
— И эти стихи были вырезаны на столике из дикой вишни золотым штифтом, который держала августейшая рука?
«Да», — сделала знак Олива.
Кардинал умолк. В его душе совершился некий переворот. Он пошатнулся и протянул руку, ища точку опоры.
Графиня де ла Мотт, стоявшая в двух шагах от собеседников, поджидала конца этой странной сцены.
Рука де Роана опустилась на руку голубого домино.
— А продолжение… — заговорил он.
— «Но кто повсюду видит предмет своей любви, кто угадывает ее в цветке, в аромате, под непроницаемыми покрывалами, тот может умолкнуть: его голос звучит в его сердце, и этого довольно, чтобы другое сердце услышало его и сделалось счастливым».
— Ах, вот как! Здесь говорят по-немецки! — внезапно послышался чей-то свежий, молодой голос, прозвучавший в группе, окружившей кардинала. — Посмотрим, посмотрим. Вы, маршал, знаете немецкий?
— Нет, принц.
— А вы, Шарни?
— Да, ваше высочество.
— Его высочество граф д'Артуа! — шепнула Олива, прижимаясь к голубому домино, так как четыре маски несколько бесцеремонно прижались к ней.
Голубое домино почувствовало, что движения масок задевают его.
— Берегитесь, господа! — властным тоном произнес он.
— Идемте, идемте, господин кардинал! — едва слышно произнесла графиня де ла Мотт.
В то же мгновение капюшон Оливы был скомкан невидимой рукой; ее отвязанная маска упала, и на секунду ее лицо показалось в полутьме антаблемента, образованного над партером первым ярусом.
Голубое домино испустило вопль притворной тревоги, Олива — вопль ужаса.
Возгласы удивления ответили на этот двойной крик.
Кардинал чуть не потерял сознание. Если бы он сейчас упал, он упал бы на колени. Графиня де ла Мотт поддержала его.
Волна масок, увлекаемых течением, разлучила графа д'Артуа с кардиналом и графиней.
Голубое домино, быстрое, как молния, опустив капюшон Оливы и подвязав ей маску, подошло к кардиналу и пожало ему руку.
— Это непоправимое несчастье, — сказало домино, — и вы понимаете, что честь этой дамы зависит от вашего великодушия.
— О, сударь, сударь! — с поклоном пролепетал принц Луи и провел по мокрому от пота лбу платком, дрожавшим у него в руке.
— Идемте скорее! — сказало Оливе голубое домино.
И они исчезла.
«Теперь я знаю, что кардинал считал невозможным, — сказала себе графиня, — он принял эту женщину за королеву, и вот какое впечатление произвело на него это сходство! Так, так! Вот еще одно наблюдение, которое следует запомнить!»
— Не желаете ли вы покинуть бал, графиня? — слабым голосом спросил де Роан.
— Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство, — спокойно ответила Жанна.
Глава 2. САФО
Графиня де ла Мотт вывела прелата из задумчивости.
— Куда отвезет меня этот экипаж? — спросила она.
— Графиня, не бойтесь! — воскликнул кардинал. — Вы уехали из вашего дома, следовательно, туда карета вас и доставит.
Карета остановилась перед домиком, вокруг которого теснилось множество деревьев.
Жанна легко выпрыгнула из экипажа.
— До свидания, ваше высокопреосвященство! В свой новый дом Жанна вошла одна. Она отпустила всех слуг, задвинула засов и с торжествующим видом произнесла:
— Одна! Я здесь одна у себя дома!
Она вставила в тройной подсвечник свечи, горевшие в вестибюле, и заперла на засов массивную дверь передней.
И тут началась немая и оригинальная сцена, которая живо заинтересовала бы одного из тех ночных зрителей, которых поэтический вымысел заставляет парить над городами и дворцами.
Жанна обошла свои владения. Она восхищалась каждой комнатой, всем этим домом, где малейшая подробность приобретала в ее глазах ценность с тех пор, как жадность собственницы сменила любопытство случайной прохожей.
И вот, после всех этих экскурсий, когда свечи сгорели уже на три четверти, изнемогавшая, тяжело дышавшая Жанна вошла в спальню, затянутую голубым атласом, расшитым большими, сплошь фантастическими цветами.
Она все видела, все подсчитала, все обласкала глазами и пальцами; ей оставалось восхищаться только самой собой.
Жанна увидела себя в трюмо, находившемся позади Эндимиона
[32]
. Ее платье соскользнуло с плеч на ковер. Тончайший батист, увлекаемый более тяжелым атласом, до половины обнажил ее белые, округлые руки.
Два черных глава, томных от наслаждения, блестевших от желания, — два глаза Жанны поразили Жанну в самое сердце; она нашла, что она красива, она почувствовала себя юной и пылкой.
Глава 3. АКАДЕМИЯ ДЕ БОСИРА
Босир в точности последовал совету голубого домино: он отправился в то место, которое именовалось его академией.
Достойный друг Оливы, привлеченный громадной цифрой: два миллиона, опасался, как бы сегодня вечером его не устранили коллеги, коль скоро они не посвятили его в столь многообещающий план.
Его появление в академии вызвало сенсацию.
— Возьмите карту, — сказал банкомет.
— Я играю только на миллионы, — дерзко отвечал Босир, — по правде говоря, я не могу взять в толк, зачем это здесь играют на какие-то жалкие луидоры. На миллионы! А ну, господа с По-де-Фер, раз, вне всякого сомнения, речь идет о миллионах, долой ставки на луидор! На миллионы, миллионеры!
Босир был в таком возбуждении, которое увлекает человека за пределы здравого смысла. Его воодушевляло опьянение, куда более опасное, нежели опьянение вином. Но тут он неожиданно получил сзади довольно сильный удар по ногам, и его монолог внезапно оборвался.
Он обернулся и увидел подле себя высокого смуглого мужчину, держащегося прямо, со множеством шрамов и с черными глазами, сверкающими, как горящие угли.
— Португалец! — произнес Босир, ошеломленный тем, как его приветствовал этот человек, который только что дал ему пинка.
