— С кем и из-за чего дрался господин де Шарни?
— С одним дворянином, который… Но, Боже мой! Сейчас это совершенно бесполезно… Оба противника в настоящее время находятся в добром согласии, коль скоро они только что разговаривали друг с другом в присутствии вашего величества.
— Это господин де Таверне! — воскликнула королева с молнией ярости в глазах.
— Это мой брат! — прошептала Андре, упрекнувшая себя в том, что она была столь эгоистична, что ничего не поняла.
Мария-Антуанетта всплеснула руками, что было у нее признаком самого пылкого гнева.
— Спасибо, господин де Крон, — , — обратилась она к представителю власти, — вы меня убедили. В голове у меня немного помутилось от всех этих сообщений и предположений. Да, полиция весьма искусна, но я прошу вас подумать об этом сходстве, о котором я вам говорила. Хорошо, сударь? Итак, прощайте?
Вошла г-жа де Мизери.
— Ваше величество назначили это время господам Бемеру и Босанжу? — обратилась она к королеве.
— Ах, верно, верно, милая Мизери! Пусть они войдут, А вы пока останьтесь, госпожа де ла Мотт, я хочу, чтобы король заключил с вами полный мир.
Глава 17. ИСКУСИТЕЛЬНИЦА
Бемер и Босанж в парадных костюмах явились на аудиенцию к государыне. Кланялись они до тех пор, пока не подошли к креслу Марии-Антуанетты.
— Ювелиры приходят сюда только затем, чтобы поговорить о драгоценностях, — неожиданно заговорила она. — Вы пришли не вовремя, господа.
Слово взял Бемер: оратором компании был он.
— Вы совершенно правы, ваше величество, но мы пришли сюда, чтобы исполнить свой долг, и это придало нам смелости. Речь снова пойдет о великолепном брильянтовом ожерелье, которое вы, ваше величество, не соблаговолили принять.
— Ах да, верно! — со смехом воскликнула королева.
— Вот какого рода долг, который мы пришли выполнить: ожерелье продано.
— Кому же? — спросила королева.
— Португальскому послу, — произнес Бемер, понижая голос словно для того, чтобы уберечь, по крайней мере, этот секрет от слуха графини де ла Мотт.
— Португальскому послу? — переспросила королева. — Но его здесь нет, Бемер!
— Посланник прибыл, сударыня.
— Кто же это?
— Господин де Соуза.
Королева помолчала. Она покачала головой, потом произнесла как женщина, покорившаяся своей участи:
— Что ж, тем лучше для ее величества королевы Португальской: брильянты великолепны! Не будем больше говорить об этом. Вы видели эти брильянты, графиня? — спросила королева, бросив взгляд в сторону Жанны.
— Нет, ваше величество.
— Чудесные брильянты!.. Досадно, что эти господа не принесли их с собой — Вот они, — поспешно проговорил Босанж и достал со дна своей шляпы, которую держал под мышкой, маленькую плоскую коробочку, заключавшую в себе украшение.
— Смотрите, смотрите, графиня: ведь вы женщина, и это вас развлечет,
— сказала королева. Жанна вскрикнула от восхищения.
— Миллион шестьсот тысяч ливров, который уместился бы в ладони, — заметила королева.
Но в этом пренебрежении Жанна углядела нечто другое, нежели пренебрежение, ибо она не теряла надежды переубедить королеву.
— Господин ювелир был прав, — после длительного осмотра произнесла она. — На свете есть только одна королева, достойная носить это ожерелье; это вы, ваше величество.
— Не будем больше говорить об этом, — сказала Мария-Антуанетта, бросая последний взгляд на футляр. Жанна вздохнула, чтобы помочь вздохнуть королеве.
— А-а, вы вздыхаете, графиня? Но если бы вы были на моем месте, вы поступили бы так же, как я.
— Не знаю, — пробормотала Жанна и, выхватив из футляра королевское ожерелье, так искусно, так ловко застегнула его на атласной шее Марии-Антуанетты, что в мгновение ока она была залита сверкающим блеском алмазов.
— Ваше величество, вы божественны в этом ожерелье! — воскликнула Жанна.
Мария-Антуанетта быстро подошла к зеркалу; она была ослеплена.
Королева забылась до такой степени, что залюбовалась собой. Потом ее охватил испуг, и она хотела сорвать ожерелье со своей шеи.
— Возьмите! Возьмите его! — крикнула королева. — В футляр брильянты! Скорей, скорей!
Бемер и Босанж потратили добрых четверть часа, убирая и запирая ожерелье; королева больше не шевельнулась.
Они удалились.
Жанна видела, что нога Марии-Антуанетты постукивала по бархатной подушке.
«Она страдает», — подумала графиня.
Королева неожиданно встала, прошлась по комнате и остановилась перед Жанной, взгляд которой ее завораживал.
— Графиня! — отрывисто произнесла она. — Король, как видно, не придет. Наша маленькая просьба откладывается до ближайшей аудиенции.
Графиня исчезла.
Глава 18. ДВА ЧЕСТОЛЮБИЯ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ СОЙТИ ЗА ДВЕ ЛЮБВИ
Жанна была женщиной и не будучи королевой.
Ее Версаль — это ее дом и ее лакеи; здесь она была такой же королевой, как Мария-Антуанетта, и возникавшие у нее желания, если только она умела их ограничить по мере необходимости, в пределах здравого смысла, исполнялись так же хорошо и так же быстро, как если бы она держала в руках скипетр.
С сияющим лицом и с улыбкой на губах Жанна возвратилась домой. Было еще рано Она написала несколько строчек.
Не прошло и пяти минут, как в дверь постучались.
— Войдите, — сказала графиня де ла Мотт. Появился лакей.
— Здесь его высокопреосвященство. Господин кардинал ждет, угодно ли будет вашему сиятельству впустить его?
Легкая улыбка скользнула по губам графини.
— Впустите, — через две секунды произнесла она с явным удовлетворением в голосе.
На пороге появился принц.
Быть может, когда Жанна возвращалась к себе и когда она испытывала такую огромную радость от того, что кардинал был здесь, у нее уже возник какой-то план?
Она прошла больше половины того пути, который вел ее к богатству.
Ожерелье было совсем не то, что какой-нибудь контракт или земельное владение: это было богатство зримое; оно было на глазах, всегда на глазах, и если королева хотела его, Жанна де Валуа вполне могла о нем мечтать; если королева нашла в себе силы отказаться от него, Жанна могла обуздать свое честолюбие.
Кардинал, который должен был претворить ее мечты в действительность, прервал их, отвечая своим неожиданным появлением на желание графини де ла Мотт видеть его.
У него тоже были свои мечты, у него тоже было честолюбие, которые он прятал под маской предупредительности, под видимостью любви — Ах, вот и вы, дорогая Жанна! — произнес он.
