Вслед за ударами пронзительный голос крикнул по-португальски:
— Именем господина португальского посла! Отворите!
— Посол! — хором прошептали мошенники, разбегаясь по всему особняку, и в течение нескольких минут продолжалось паническое, беспорядочное бегство.
Вот как закончилась авантюра мнимого португальского посольства.
Глава 21. ИЛЛЮЗИИ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
Как только Босир оказался за стенами особняка, он доскакал галопом до улицы Кокильер, затем до улицы Сент-Оноре.
Все время подгоняемый страхом погони, он запутывал следы: он мчался по улицам, лавируя и не задумываясь, что бежит вокруг Хлебного рынка; через несколько минут он был почти уверен, что его никто не преследует, и был вполне уверен еще в одном, а именно в том, что силы его иссякли и что отличная скаковая лошадь не смогла бы дольше двигаться.
Босир уселся на мешок с зерном — то была улица Вирам.
«Вот и сбылась моя мечта — я богат, — размышлял Босир. — Я сделаю из Оливы порядочную женщину, и сам стану порядочным человеком, — продолжал он свой внутренний монолог. — Она красива и простодушна в своих склонностях».
И он, как стрела, пустился к дому на улице Дофины.
Здесь он рискнул высунуться в окно и устремил взор на улицу.
Он увидел дом с окошками, в которых частенько показывалась прекрасная Олива, его звезда.
Но вдруг Босиру показалось, будто он видит в узком проходе напротив стеганый камзол стражника.
Кроме того, он увидел другого в окне маленькой гостиной.
Босир сказал себе, что де Крон, конечно, осведомленный обо всем, неважно кем и как, хотел взять Босира, но застал только Оливу.
Мысль, что эти люди огребут сто тысяч ливров и будут потешаться над ним всю жизнь, мысль, что таким дерзким, таким ловким ходом, который сделал он, Босир, воспользуются агенты полиции, до правде говоря, восторжествовала над всеми угрызениями совести и заглушила все печали любви.
Босир прижал к сердцу кредитные билеты и снова пустился бежать, на сей раз по направлению к Люксембургскому дворцу.
Но то ли небо, то ли ад решили, что на сей раз де Крон ничего не поделает с Босиром.
Не успел любовник Николь свернуть на улицу Сен-Жермен-де-Пре, как его едва не опрокинула великолепная карета, которую лошади гордо несли на улицу Дофины.
Босир метнулся в сторону, но, оглянувшись, увидел в карете Оливу и очень красивого мужчину, которые оживленно разговаривали.
Он слабо вскрикнул, и это только поддало жару лошадям.
Несчастный Босир, изнемогший морально и физически, бросился на улицу Фосе-Мсье-ле-Пренс, добрался до Люксембурга, прошел уже опустевший квартал и очутился за заставой, где нашел убежище а комнатушке, хозяйка коей оказала ему всевозможные знаки внимания.
Он расположился в этой конуре, спрятал кредитки под плитку пола, поставил на нее ножку кровати и улегся, обливаясь потом и ругаясь, перемежая богохульства с изъявлениями благодарности Меркурию, испытывая отчаянную тошноту от сладкого вина, настоенного на корице, — напитка, весьма пригодного для того, чтобы вызвать выделение пота на коже и уверенность в душе.
Он был уверен, что полиция не найдет его. Он был уверен, что никто не отберет у него деньги.
Глава 22. ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДМУАЗЕЛЬ ОЛИВА НАЧИНАЕТ СПРАШИВАТЬ СЕБЯ О ТОМ, ЧТО ЖЕ ХОТЯТ С НЕЙ СДЕЛАТЬ
Босир действительно увидел в карете не кого иного, как мадмуазель Оливу, сидящую рядом с человеком, которого он не узнал, так как видел только однажды, но которого узнал бы, если бы увидел дважды; Олива, как обычно, была на прогулке в Люксембургском саду.
В ту минуту, когда она расплачивалась за свой стул
[39]
, намереваясь вернуться домой, и улыбалась хозяину садового ресторанчика, постоянной посетительницей которого она была, на одной из аллей появился Калиостро; он подбежал к ней и взял ее за руку.
Она тихонько вскрикнула.
— Куда вы направляетесь? — спросил он.
— На улицу Дофины, к себе домой!
— Это будет на руку людям, которые вас там ждут, — проговорил господин. — Там вас арестуют, моя дорогая!
— Арестуют? Меня?
— Несомненно. Двенадцать человек, которые вас поджидают, — это стрелки де Крона.
Олива вздрогнула: некоторые люди всегда пугаются неожиданных вещей.
Тем не менее, несколько глубже погрузившись в свою совесть, она собралась с силами.
— Я ничего не сделала, — заявила она. — За что же меня арестуют?
Олива остановилась, бледная и взволнованная.
— Вы играете со мной, как кошка с несчастной мышью, — продолжала она.
— Послушайте: если вы что-то знаете, скажите мне! Ведь они имеют зуб на Босира?
Она остановила на Калиостро умоляющий взгляд.
— Невелика хитрость узнать об этом!.. Я продолжаю. Я отношусь к вам с участием и желаю вам добра, а уж остальное вас не касается. Идемте на улицу Анфер! Быстро! Там вас ждет моя карета.
С этими словами он довел Оливу до ограды, отделявшей сад от улицы Анфер. Подъехавшая карета взяла эту пару и довезла Калиостро и Оливу на улицу Дофины, к тому месту, где их обоих заметил Босир.
Олива разглядела полицейских, увидела свой дом, подвергшийся вторжению, и в то же мгновение бросилась в объятия своего покровителя с таким отчаянием, которое могло бы растрогать любого, только не этого железного человека.
Он ограничился тем, что сжал руку молодой женщины и, опустив шторку, скрыл ее самое.
— Спасите меня! Спасите меня! — повторяла тем временем несчастная девушка.
— Обещаю, — произнес он.
— Я вверяю себя вам, делайте со мной, что хотите, — с ужасом отвечала она.
Он отвез ее на улицу Нев-Сен-Жиль, в тот самый дом, где, как мы видели, он принимал Филиппа де Таверне.
Устроив ее в небольшом помещении на третьем этаже, подальше от прислуги и от всякого надзора, он сказал:
— Нужно устроить так, чтобы вы стали счастливее, чем будете здесь.
Он поцеловал ей руку и направился к выходу.
— Ах! — воскликнула она. — Главное, принесите мне известия о Босире!
— Это прежде всего, — отвечал граф и запер ее в комнате.
— Если поселить ее, — спускаясь с лестницы, задумчиво говорил он себе, — в доме на улице Сен-Клод, то это будет осквернением дома. Но необходимо, чтобы ее не видел никто, а в этом доме ее никто не увидит. Если же, напротив, понадобится, чтобы некая особа ее заприметила, то эта особа заприметит ее в доме на улице Сен-Клод. Что ж, принесем еще и эту жертву! Погасим последнюю искру факела, горевшего в былое время!
