— Я не хочу, чтобы господин де Шарни подвергался малейшему риску, возвращаясь домой, — сказал он. — О господине де Шарни позаботятся в Версале; сюда немедленно вызовут его дядю, господина де Сюфрена, и, как только он отблагодарит за заботы этого господина, — он указал на угодливого врача, — к господину де Шарни приведут моего домашнего хирурга, доктора Луи. Я думаю, что он где-то здесь.
Один из офицеров побежал выполнять приказания короля. Двое других подняли Шарни и отнесли в конец галереи, в комнату начальника караула.
Оливье был счастлив очутиться в постели, был счастлив, видя, что он на попечении человека, исполненного доброты и ума; он притворился, что, спит.
Доктор приказал всем выйти из комнаты.
Когда Оливье в жару лихорадочного возбуждения подробно перебрал в уме сцену с Филиппом, сцену с королевой и сцену с королем, — у него начался бред.
Три часа спустя этот бред был все еще слышен на галерее, и, заметив это, доктор позвал своего лакея и приказал ему взять Шарни на руки.
Шарни, бредящий, кричащий, рычащий, размахивающий руками, был на глазах у караульных поднят, как перышко, дюжим овернцем.
— Я отправляю его к себе, ибо я лентяй, — объявил доктор. — Как вам известно, у меня здесь две комнаты; в одной из них я уложу его, а послезавтра, если никто не вмешается, расскажу вам, как идут дела.
Доктор все еще говорил, когда Шарни уже невозможно было слышать.
— Пойду предупрежу королеву! она даст мне совет.
Славный доктор наложил цепочки на ставни, запер дверь комнаты двойным поворотом ключа и, положив ключ в карман, отправился к королеве после того, как, послушав под дверью, удостоверился, что ни единого вопля Шарни нельзя ни услышать, ни понять.
У этой самой двери он увидел г-жу де Мизери, которую королева послала справиться о здоровье раненого. И он прекрасно сделал, заставив фрейлину Марии-Антуанетты бежать бегом, чтобы явиться вместе с ним.
Глава 28. ЛИХОРАДОЧНЫЙ БРЕД
Королева ждала рассказа г-жи де Мизери; доктора она не ждала.
Он вошел с присущей ему непринужденностью.
— Ваше величество, — громко сказал он. — Больной, в котором принимают участие король и ваше величество, чувствует себя настолько хорошо, насколько это возможно при лихорадке.
— Бедный мальчик! А лихорадка сильная?
— Страшная.
— Знаете, дорогой Луи, вы меня пугаете. Вы всегда так хорошо умеете успокоить, и я просто не знаю, что с вами сегодня!
— Я жду ваших вопросов. Рассказываю я неважно, но когда мне задают вопросы, я отвечаю как по книге.
— Хорошо! Я спрашиваю вас, как протекает лихорадка у господина де Шарни.
— Как только начинается приступ, у господина де Шарни начинается бред.
— Ох! — воскликнула королева, сжимая руки.
— А когда он бредит — несчастный молодой человек! — подходя к королеве, продолжал Луи, — он говорит об уйме разных вещей, чересчур деликатных, чтобы их услышали королевские стражники или еще кто-нибудь.
— Быть может, у него болезненное возбуждение мысли?
— Вот именно, возбуждение.
Королева придала лицу соответствующее выражение и обрела то изумительное хладнокровие, которое сопровождает все действия государей, привыкших к уважению Других и к почитанию самих себя, — свойство, необходимое великим мира сего, чтобы управлять и не выдавать себя.
— Господин де Шарни был мне рекомендован, — сказала она. — Скажите мне правду: я должна и хочу знать правду.
— Но я не могу сказать вам правду, — отвечал Луи, — и если вы, ваше величество, так стремитесь узнать ее, я не вижу другого способа, как только послушать его вам самой, ваше величество.
— Вручаю себя моему дорогому доктору, — ответила королева.
Взяв Луи под руку, она выскользнула из апартаментов, вся трепеща от любопытства.
Доктор запер первую дверь, подошел ко второй и приложил к ней ухо — Подождите, сейчас я открою эту дверь.
— Но я не хочу входить к нему! — отшатнувшись, воскликнула королева.
— Я вам этого и не предлагаю, — возразил доктор. — Я говорю, чтобы вы вошли только в первую комнату и оттуда, не опасаясь ни того, что он вас увидит, ни того, что вы его увидите, вы услышите все, что будет сказано в комнате больного.
И он один подошел к Шарни.
Шарни рассказывал самому себе о своем путешествии в фиакре в Версаль вместе с дамой-немкой, которую он повстречал в Париже.
— Немка! Немка! — то и дело повторял он.
— Да, немка, версальская дорога, — сказал доктор, — это мы уже знаем.
— Французская королева! — внезапно вскричал Шарни.
— Эге! — произнес Луи, глядя в ту комнату, где была королева. — Этого еще недоставало! Что вы на это скажете, ваше величество?
— Это ужасно, — бормотал Шарни, — ужасно полюбить ангела, полюбить женщину, полюбить безумно, отдать за нее жизнь — и, подойдя поближе, увидеть перед собой только королеву в золоте и бархате, увидеть металл и ткань, а не сердце!
— Ого! — с принужденным смехом произнес доктор.
— А дети? — с мучительной болью внезапно вскричал Шарни. — Не бросит же она детей!
И он испустил страшный крик.
Луи оставил больного и подошел к королеве.
Он увидел, что она стоит, холодная и дрожащая; он взял ее за руку.
Шарни приподнялся и стиснул руки; он устремил свои большие, изумленные глаза в смутную, химерическую бесконечность, — Мария, — трепещущим, нежным голосом произнес он, — Мария, я чувствую, что вы меня любите!
— С меня довольно! — прошептала королева.
Глава 29. ГЛАВА, КОТОРАЯ СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ, ЧТО ВСКРЫТЬ СЕРДЦЕ ГОРАЗДО ТРУДНЕЕ, ЧЕМ ВСКРЫТЬ ВЕНУ
Доктор некоторое время стоял в раздумье, глядя вслед удалявшейся королеве.
Потом он покачал головой.
— В этом дворце, — пробормотал он, — существуют тайные болезни, которые находятся вне компетенции науки. Против одних тайн я вооружаюсь ланцетом и вскрываю вену, дабы исцелить тело; против других я вооружаюсь укором. Сумею ли я исцелить сердце?
Внезапно он вздрогнул и, встав вполоборота, насторожил одновременно и слух, и зрение.
— Посмотрим, кто там еще? — пробормотал он.
— Я, доктор, Андре де Таверне.
— Ах, Господи! Что случилось? — воскликнул доктор. — Ей стало плохо?
— «Ей»? — воскликнула Андре. — «Ей»? Кому это — «ей»? Доктор почувствовал, что совершил оплошность.
— Простите, но я только что видел, как прошла какая-то женщина. Может, это вы и были?
