— Возможно ли, — продолжала королева, растроганная и его почтительностью, и его молчанием, — чтобы дворянин, в свое время стяжавший славу одного из самых преданных дворян, как враг, неотступно преследовал доброе имя женщины? Заметьте, господин де Шарни, что в первую же нашу встречу вы видели не королеву, и я вела себя с вами не как королева — я была женщиной, и вы должны были бы никогда не забывать об этом!
Шарни, воодушевленный этими словами, шедшими из глубины души, попытался было произнести слово в свою защиту; Мария-Антуанетта не дала ему времени.
— Как же будут поступать мои враги, — продолжала она, — если вы подаете им пример предательства?
— Предательства… — пролепетал Шарни.
— Когда вы прекратите устраивать доброму доктору непристойное зрелище вашего безумия, которое его тревожит? Когда вы уедете из дворца?
— Ваше величество гонит меня… — пролепетал Шарни. — Я уеду... уеду…
Желая выйти, он сделал такое резкое движение, что, потеряв равновесие, пошатнулся и упал на руки королевы, загораживавшей ему проход.
Едва он ощутил прикосновение пылающей груди, едва он почувствовал невольно обнявшую, подхватившую его руку, как рассудок совершенно покинул его, и губы раскрылись, испуская горячее дыхание, которое не стало словом и которое не дерзнуло стать поцелуем.
— О, тем лучше! — прошептал он. — Тем лучше! Я умираю, убитый вами!
Королева забыла обо всем на свете. Она охватила Шарни руками, приподняла его, прижала его мертвую голову к своей груди и положила ледяную руку на сердце молодого человека.
Любовь сотворила чудо: Шарни воскрес. Он открыл глаза, и видение исчезло. Женщина ужаснулась, что оставила воспоминание тому, кому хотела только сказать последнее «прости».
Она так быстро сделала три шага к дверям, что Шарни едва успел схватить край ее платья.
— Ваше величество, — воскликнул он. — Во имя моего величайшего преклонения перед Богом, которое все же не так велико, как мое преклонение перед вами…
— Прощайте! Прощайте! — сказала королева.
— Ваше величество, простите меня!
— Прощаю, господин де Шарни.
— Ваше величество! Последний взгляд!..
— Господин де Шарни, — трепеща от гнева и от волнения произнесла королева, — если вы не худший из людей, завтра, сегодня же вечером вы умрете или покинете дворец!
Когда королева приказывает в таких выражениях, это значит, что она просит. Шарни, стиснув руки, на коленях подполз к ногам Марии-Антуанетты.
Мария-Антуанетта уже открыла дверь, чтобы как можно скорее спастись от опасности бегством.
Андре, которая пожирала глазами эту дверь с самого начала разговора, увидела распростершегося на полу молодого человека и изнемогающую королеву; она увидела его глаза, сиявшие надеждой, и ее глаза, угасшие и потупленные.
Пораженная в самое сердце, пришедшая в отчаяние, распираемая ненавистью и презрением, она не склонила головы. Когда она увидела возвращающуюся королеву, ей показалось, что Бог дал этой женщине слишком много, дав ей трон и красоту, которые не нужны ей, коль скоро теперь Он дал ей эти полчаса, проведенные с де Шарни.
Луи увидел, что молодой человек обрел спокойствие и рассудительность своих счастливых дней. Шарни и впрямь оказался настолько благоразумен, что счел себя обязанным объяснить врачу внезапную перемену своего решения.
— Королева пристыдила меня и, таким образом, вылечила искуснее, чем ваша наука своими самыми лучшими средствами, дорогой доктор, — объявил он. — Видите ли, подействовав на мое самолюбие, меня можно укротить так же, как укрощают лошадь с помощью удил.
— Отлично, отлично, — пробормотал доктор.
— Спасибо вам, дорогой доктор!
— Стало быть, для начала вы уезжаете?
— Когда вам будет угодно… Хоть сию минуту!
— Подождем до вечера. Не будем спешить.
— Подождем до вечера, доктор!
— И далеко вы уезжаете?
— На край света, если понадобится.
— Для первого раза это слишком далеко, — все так же флегматично заметил доктор. — Может, для первого раза удовольствуетесь Версалем, а?
— Раз вы того хотите — что ж, пусть будет Версаль.
— Это как раз то, что нужно, и вас увезут вечером.
— Вы не так поняли меня, доктор: я хотел съездить в мое имение!
— Ах, вот оно что! Но ведь ваше имение не на краю света, черт побери!
— Оно на границе с Пикардией, милях в пятнадцати или восемнадцати отсюда.
— Ну, вот видите!
Вечером те же четыре лакея, которых при их первой попытке Шарни столь сурово выпроводил, донесли молодого человека до его кареты.
Он вернулся домой здрав и невредим. Вечером его навестил доктор и нашел Шарни в таком хорошем состоянии, что поспешил объявить, что это его последний визит.
Через неделю Шарни уже мог ездить на лошади с умеренной скоростью; силы его возвращались. Так как дом его был еще не так заброшен, он упросил врача своего дяди попросить у доктора Луи разрешения уехать к себе в имение.
Луи уверенно ответил, что движение — это последняя ступень, ведущая к окончательному излечению, что у господина де Шарни прекрасная карета, что пикардийская дорога стала гладкой, как зеркало, и что оставаться в Версале, когда можно совершить столь приятное и столь счастливое путешествие, было бы безумием.
Шарни приказал нагрузить разной кладью большой фургон, простился с королем, который излил на него потоки своей доброты, и попросил де Сюфрена засвидетельствовать его почтение королеве, которая в тот вечер была больна и не принимала. После этого он сел в карету у тех же дверей королевского дворца и отправился в городок Вилле-Котре, откуда должен был направиться к Бурбонскому дворцу.
Глава 32. ДВА КРОВОТОЧАЩИХ СЕРДЦА
На следующий день, после того, как королеву, убегавшую от стоявшего перед ней на коленях Шарни, застигла врасплох Андре, мадмуазель де Таверне вошла, как обычно, в королевские покои во время малого туалета, перед мессой.
Королева все еще не принимала гостей. Она только прочитала записку от графини де ла Мотт и пришла в прекрасное настроение.
Просто и, если можно так выразиться, строго одетая, Андре походила на вестницу несчастья.
Королева была, как это с ней иногда случалось, рассеянна и потому-то не остереглась медленной и торжественной поступи Андре, ее покрасневших глаз, матовой бледности ее щек.
Она повернула голову ровно на столько, на сколько требовалось, чтобы мадмуазель де Таверне услышала ее дружеское приветствие.
— Добрый день, моя милая!
Андре ждала, когда королева даст ей возможность заговорить. Она ждала, будучи совершенно уверена, что ее молчание, ее неподвижность в конце концов привлекут к себе взгляд Марии-Антуанетты.
