— Ах, да! В доме самоубийцы, у границы парка? Шарни утвердительно кивнул головой.
— Вы меня видели?
— Так же, как вижу вас сейчас. Видел я и ту, которая вас сопровождала.
— Так меня кто-то сопровождал?.. А вы могли бы узнать эту особу?
— Сейчас мне показалось, что я вижу ее здесь, но утверждать это я бы не осмелился. Похожа только осанка. Что касается лица, то его прячут, когда собираются совершить такого рода преступление.
— Хорошо! — спокойно произнесла королева. — Мою спутницу вы не узнали, но меня…
— О, вас, ваше величество, я видел… Подождите… Разве я вас не вижу?
Она топнула ногой.
— А... этот спутник... которому я дала розу… — продолжала она, — ведь вы видели, что я дала ему розу?..
— Да, но я ни разу не мог догнать этого кавалера. — Но вы его знаете?
— К нему обращаются «ваша светлость» — вот и все, что мне известно.
Королева в сильнейшем гневе хлопнула себя по лбу.
— Продолжайте, — сказала она. — Во вторник я дала розу… А в среду?
— В среду вы дали ему поцеловать обе руки.
— О-о! — ломая руки, прошептала она. — И, наконец, в четверг, вчера?..
— Вчера вы провели с этим человеком полтора часа в гроте Аполлона, где ваша спутница оставила вас наедине! Королева встала.
— И... вы... меня... видели? — произнесла она, запинаясь на каждом слове.
Шарни поднял руку к небу, чтобы дать клятву.
— О!.. — хрипло крикнула она, тоже охваченная яростью. — Он клянется!..
Шарни торжественно повторил свой жест — жест обвинителя.
— Меня? Меня? — ударяя себя в грудь, спрашивала королева. — Вы видели меня?
— Да, вас. Во вторник на вас было зеленое платье в полоску, переливающуюся золотом, в среду — ваше платье в больших голубых и красноватых разводах. А вчера, вчера на вас было шелковое платье цвета сухих листьев, в котором вы были, когда я поцеловал вам руку в первый раз! Это вы, это в самом деле вы! И я, умирая от горя и от стыда, говорю вам: «Клянусь моей жизнью, клянусь моей честью, клянусь моим Богом; это были вы, это были вы!»
Королева вышла на террасу и начала ходить большими шагами, мало беспокоясь о том, что обнаруживает свое странное волнение перед зрителями, которые снизу пожирали ее глазами.
— Если бы я тоже дала клятву… — произнесла она, — если бы я поклялась моим сыном, моим Богом... у меня, как и у вас, есть Бог… Нет, он мне не верит!.. Он мне не верит!
Шарни опустил голову.
— Безумец! — тряхнув его за руку, прибавила королева и увлекла его с террасы в комнату.
— Я видел! — холодно отозвался Шарни.
— О, я знаю, я знаю! — воскликнула королева. — Разве эту ужасную клевету уже не бросали мне в лицо? Разве не видели меня на балу в Опере, когда я привела в негодование весь двор? Разве не видели меня в экстазе у Месмера, когда я привела в негодование любопытных и девиц для веселья?.. Вы прекрасно это знаете, именно вы — ведь вы дрались за меня на дуэли?
Королева подняла от отчаяния к небу напрягшуюся руку, и две горячие слезы скатились с ее щек на грудь.
— Господи! — сказала она. — Пошли мне мысль, которая спасет меня! О Боже мой, я не хочу, чтобы этот человек презирал меня!
Шарни был до глубины души взволнован этой простой и жаркой мольбой. Он закрыл лицо руками.
— Сударь! — поразмыслив, начала королева. — Вы Должны дать мне удовлетворение. Вот какого удовлетворения я требую от вас: три ночи подряд вы видели меня в парке в обществе мужчины. Вам, однако, было известно, что сходством со мной уже злоупотребляли, что у какой-то женщины, — не знаю, кто она, — в лице и в походке есть что-то общее со мной — со мной, со злосчастной королевой. Но раз вы предпочитаете верить тому, что это я бегала ночью, раз вы утверждаете, что это я, идите в парк в то же время, идите вместе со мной. Если это другая, то почему бы нам не увидеть ее? А если мы ее увидим… Ах, сударь, сожалеете ли вы о том, что заставили меня сейчас столько выстрадать?
Шарни схватился за сердце обеими руками.
— Вы делаете для меня слишком много, сударыня, — прошептал он. — Я заслуживаю смерти. Не подавляйте меня своей добротой!
— Я подавлю вас доказательствами, — промолвила королева. — Ни одного слова ни единому человеку! Сегодня вечером, в десять часов, ждите один у дверей охотничьего домика — я на это решилась, чтобы убедить вас. Идите, сударь, и пусть по вашему виду ничего не будет заметно.
Не сказав ни слова, Шарни преклонил колени и вышел. В конце второй гостиной он невольно прошел под взглядом Жанны — она не сводила с него глаз и была готова по первому зову королевы войти к ее величеству вместе со всеми.
Глава 11. ЖЕНЩИНА И ДЕМОН
От Жанны не ускользнуло ни волнение Шарни, ни заботливость по отношению к нему королевы, ни готовность обоих завязать разговор.
После умело подготовленной Калиостро встречи графини де ла Мотт с Оливой комедия трех последних ночей может обойтись без комментариев.
Снова войдя к королеве, Жанна прислушивалась, наблюдала; она хотела разглядеть на лице Марии-Антуанетты доказательства того, что она подозревала.
Но с некоторых пор королева привыкла не доверять никому. На ее лице ничего нельзя было прочитать. И Жанне пришлось ограничиться предположениями.
Она уже приказала одному из своих лакеев проследить за Шарни. Возвратившись, лакей объявил, что его сиятельство скрылись в домике в конце парка, поблизости от грабовой аллеи.
«Сомнений больше нет, — подумала Жанна, — это влюбленный, который видел все».
Она услышала, как королева сказала г-же де Мизери:
— Мне не по себе, дорогая Мизери, сегодня я лягу в восемь.
Так как придворная дама на чем-то настаивала, королева прибавила:
— Я не приму никого!
«Все ясно, надо быть сумасшедшим, чтобы не понять», — сказала себе Жанна и тотчас же уехала из Версаля.
Приехав к себе домой, на улицу Сен-Клод, она обнаружила великолепный подарок — серебряную посуду, которую сегодня утром прислал ей кардинал.
Бросив равнодушный взгляд на этот дар, хотя он был ценным, она из-за занавески посмотрела на окна Оливы, которые еще не были открыты. Уставшая Олива еще спала — день был очень жаркий.
Жанна приказала отвезти ее к кардиналу и увидела, что он сияет.
Он бросился к ней навстречу, — Вы из Версаля? — сгорая от нетерпения, спросил он.
— Да.
— Судя по вашему виду, можно подумать, что вы привезли плохие известия.
— Один ум и два сердца, ваше высокопреосвященство, никогда не помешают глазам видеть сквозь листву.
