В десятом классе Наташка неожиданно похорошела, но это не
имело никакого значения. По-прежнему они с Лизой были не разлей вода, сидели за
одной партой, на переменах грызли яблоко, откусывали по очереди, и лежали
грудью на холодном гранитном подоконнике, с тоской глядя на улицу, где веселые
мамы катили коляски с разноцветными одеялами и где была полная свобода.
Свобода!..
Похорошевшая Наташка не сознавала своего изменившегося
статуса до той минуты, пока Нина не пригласила ее в гости. Это приглашение было
сродни признанию, вовлечению в круг «посвященных». Наташка «вовлеклась» с
осторожным и независимым видом – подумаешь, мол, не видали мы ваших
приглашений! Однако, несмотря на всю независимость, в первый раз в жизни она
вдруг заплакала от того, что ей нечего надеть. Выходное клетчатое платьице,
единственное на все случаи жизни, в расчет не бралось. Лиза тогда заподозрила
неладное, но так, слегка. Наташка была постоянной величиной в ее жизни, и ничто
не могло эту величину сделать переменной, ей по крайней мере так казалось.
Клетчатое платье было забраковано совершенно, и джинсы
все-таки появились. Мама со строгим пучком, вздохнув, вытащила из коленкоровой
тетрадки с нотными знаками отложенные сто рублей, они с Наташкой съездили в
магазин и вернулись счастливые. Джинсы купили индийские, разумеется, но
все-таки это были настоящие джинсы с настоящей кожаной нашлепкой чуть выше
задницы!
С вечеринки Наташка вернулась другим человеком, «признанным
и посвященным». Она больше не грызла с Лизой яблоко, не шепталась на
подоконнике и не рассматривала «свободу», простиравшуюся за голыми ветками
старых школьных лип.
Все изменилось.
Потом она пересела за соседнюю парту и через неделю уже была
лучшей подружкой Нины Росс, а вовсе не какой-то там Лизы Арсеньевой!
Лиза долго крепилась и делала вид, что ничего не происходит,
но это было трудно – она осталась совсем, совсем одна, как в пустыне, полной
лишений и опасностей в виде директрисы, точившей когти в своем кабинете,
агрессивной среды и сознания того, что шаг влево или вправо может оказаться
роковым и детская комната милиции перестанет быть просто призраком, и тогда
прощайте, характеристика, институт и вся жизнь! Тогда все в это верили, и
именно так, как шестнадцатилетняя Лиза, – истово и честно.
Она долго крепилась, а потом все-таки зарыдала на глазах у
перепугавшейся бабушки, и та утешала ее, умывала, и даже принесла в кружечке
воду и сказала, что все это не имеет никакого значения. Что там Наташка,
подумаешь, Наташка!.. Подруги хороши только в дополнение к основной жизненной
цели. Основная жизненная цель – это отличная учеба в школе, затем правильный
институт, а после него ударная работа на производстве. На благо общества,
дающего каждому по потребностям и требующим от каждого по способностям. Как-то
так сказала бабушка или, может, чуть иначе.
Лиза не слишком в это поверила, но зерно сомнений было
посеяно. Может, и в самом деле подруги не имеют значения?! И вообще люди вокруг
не имеют значения?! И если это так, стоит ли вообще с ними возиться?!
И Лиза разучилась доверять окружающим. Постепенно. Медленно,
но верно.
Все люди, появлявшиеся в ее жизни, проплывали, так сказать,
по поверхности. Нырять «на глубину» она никому не позволяла, да, собственно,
никто особенно и не пытался. Но абсолютно во всех человеческих проявлениях с
тех пор она искала и находила подвох.
«Зачем он принес мне цветы? Ему что-то от меня нужно, только
бы правильно угадать, что именно. Почему он позвонил и спросил, как дела? Его
не могут интересовать мои дела, он хочет уладить какие-то собственные, и надо
только правильно понять, какие именно. Почему она притащила мне витамины из
аптеки?
Она говорит, что хочет помочь, но это не может быть
правдой!»
Лиза доверяла только Дуньке, язвительной, насмешливой,
остроумной, которую невозможно было провести на мякине.
Значит, нужно позвонить сестре и во всем признаваться – в
том, к примеру, что она не знает, как предложить себя соседу, который то ли
бомж, то ли тунеядец, то ли просто какой-то обмылок и неудачник!
Лиза засмеялась во все горло, и смех, странно громкий в
тишине сонного дома, показался ей неприличным, и она испуганно примолкла. Можно
представить, что скажет ей Дунька.
Ты сошла с ума, вот что она скажет. Ты совсем распустилась.
Очнись. Какой еще сосед?! У тебя работа, проблемы, Игорь и концерт Спивакова на
следующей неделе, который никак нельзя пропустить, что бы ни происходило
вокруг. Кто же в здравом уме и твердой памяти может пропустить концерт
Спивакова, пусть хоть сто трупов в гараже?!
Лиза посмотрела в свой стакан, неожиданно оказавшийся
пустым. На дне болтался истончившийся кусочек льда, приятно позвякивал.
Пожалуй, надо еще налить.
Она любит выпить, говаривал судья Кригс из фильма. Этим надо
воспользоваться.
Вздыхая, Лиза потащилась на кухню, где за резным стеклом
старинного буфета янтарным пятном просвечивала бутылка виски. Как глупо все, и
даже эта бутылка за стеклом – ужасная глупость!
Вот как все изменилось с тех самых пор, как она нашла в
своем гараже труп, и до сих пор непонятно, что будет дальше, а ее занимают
какие-то дикие мысли о соседе!
Странное шарканье за окном, размеренное и повторяющееся раз
за разом, заставило ее насторожиться. Она считала себя здравомыслящей женщиной
и никогда и ничего не пугалась «просто так», но любое здравомыслие даст
трещину, когда находишь труп в собственном гараже!..
Шарканье продолжалось, и Лиза, сунув на стол пустой стакан,
тихо подошла к окошку. На кухне у нее были жалюзи, которыми она очень
гордилась, итальянские, длинные, с золотистыми прожилками, приятно шелестевшие,
когда до них дотрагивались. Она раздвинула шелковистые полоски и ничего не
увидела, кроме снега, залитого желтым электрическим светом. Островерхие тени от
сугробов боком лежали под соснами.
Непонятный звук, показавшийся очень близким, повторился
снова, и она стиснула в кулаке полоску. Затылку стало холодно, словно в него
смотрели чьи-то напряженные недобрые глаза.
Что это может быть? Какая еще беда стряслась?! Еще один
труп?! Или на этот раз убийство случится прямо у нее под окном?! А следующий
труп будет ее собственный?!
Телефон. Звонить. Немедленно.
Только кому звонить?! Игорю?! В МЧС?! В «Скорую»?!
И куда подевался этот проклятый телефон?!
Опять! Опять шаркающий короткий звук, как наждаком по
оголенным нервам, и еще, и еще один! Желтый электрический свет фонаря стал как
будто размытым, серым, и тень под сосной вдруг шевельнулась, скакнула почти до
стены гаража и стала двигаться, бесшумно и стремительно.
Лиза стиснула кулак. Входная дверь! Заперта или нет?! Что
делать, если не заперта?!
