Гейли покрепче прикусила нижнюю губу и ждала окончания этого безумства.
Внезапно неистовый вопль прорезал тишину. Крик агонии и страдания, ужасный в своей болезненной откровенности. Гейли похолодела от ужаса, вцепившись ногтями в плечи мужа, – это кричал Брент.
В тот же миг он неподвижно замер, окостеневший, как мертвец.
Брент потерял сознание, а Гейли осталась лежать под неподъемной тяжестью его тела.
Глава 15
Брент проснулся с дикой, мучительной головной болью. Он громко простонал, протянул руку к Гейли, убедился, что ее нет в постели, и, медленно поднявшись, сел, после чего осторожно открыл глаза.
Гейли сидела в викторианском кресле, стоявшем напротив кровати. На ней был белый халат. Ноги она скрестила под собой, руками обхватила плечи и тяжелым взглядом сверлила мужа.
Брент прикрыл веки и поморщился от боли. Она смотрела, словно хотела его убить. В чем он провинился? Черт возьми, кажется, не напивался сверх меры. Всего два бокала виски да глоток бренди, неужели это свалило его с ног? Однако почему-то никак не удавалось припомнить, чем закончился вечер… Последнее, что всплывало в больной голове, было их прощание с Джеффри. А потом…
Потом он ничего не помнил. Не помнил, как добрался до спальни. Сейчас утро, голова ни с того ни с сего раскалывается, а жена глядит, словно перед нею Аттила – предводитель варваров, разрушивших Рим.
– Привет, – проворчал Брент.
Гейли не ответила. Он взглянул на нее повнимательнее и понял, что жена не просто сердита. Глаза ее были полны упрека… И страха.
– Господи Иисусе, Гейли, я, должно быть, перебрал вчера, но…
Она не прерывала, но Брент запнулся.
– Гейли, – окликнул он. Жена безмолвствовала.
– Что, черт побери, я натворил? – Не выдержав, Брент взорвался, но голову мучительно стиснуло, и, ухватившись за нее руками, он навзничь рухнул на подушку. – Похмелье, – застонал он в изнеможении.
– Похмелье! – резко отозвалась жена.
– Ладно, ладно, допустим, я заслужил это! Так что я сделал?
Гейли по-прежнему с опаской смотрела на него широко раскрытыми, огромными голубыми глазами:
– Значит, не помнишь?
Брент очень осторожно спустил ноги на пол и поднялся с кровати. Склонившись к Гейли, он попытался ее поцеловать, но она оттолкнула его:
– Нет! Пожалуйста, не трогай меня!
– Что за черт… – разозлившись, начал Брент.
– Ты изнасиловал меня!
– Что я сделал? – отпрянул он, хотя за миг до этого собирался присесть рядом с женой, чтобы не спеша разобраться во всем. Ее ответ, как внезапный удар, отбросил от нее Брента, и он направился в гардеробную за халатом. Слова Гейли колоколом звенели в больном черепе. Изнасиловал. Собственную жену. Свою любимую жену. Да что она такое говорит?
– Возможно, я был немного грубоват. Прости меня.
– Ты ничего не помнишь?
– Нет, не помню, – отрезал Брент. Голова у него закружилась. – Я не верю в это. Зачем тебя насиловать, если ты сама…
– Что-о?
Он ухмыльнулся, просовывая руки в рукава халата. Нет, ему пока следует держаться от нее подальше. Она едва не закричала, стоило ему попытаться прикоснуться к ней. Это ли Гейли? Его жена? Замечательная жена, жизнь с которой была фантастически прекрасна, наполнена теплом и весельем. Но, наверное, так все и случается? Возможно, это синдром окончания медового месяца? Но почему, черт возьми, ужасно болит голова?! Отчего она смотрит на него с диким испугом?
– Ты моя жена. Мы с тобой тысячу раз дурачились в постели. Для чего мне тебя насиловать?
– Ты был зол на меня. Потому что я на прощание поцеловала Джеффри.
– О Боже! Ну, продолжай.
С яростью глядя ему в глаза, Гейли напряглась, словно из последних сил удерживалась от слез.
– Я не знаю причины… Знаю только, чем все это кончилось!
– Но, Гейли…
– Это тебе, Брент, а не мне, нужно к психиатру. Да, да, ты не ослышался. С тобой необходимо срочно что-то делать!
– Это из-за того, что я имел неосторожность выпить лишнюю рюмку?
– Я не знаю, из-за чего! Хотя бы из-за ничего! Но будь любезен, сходи к врачу!
– Ты спятила? Когда психиатр говорит с художником, он начинает сходить с ума. Тот синдром, этот синдром. Любите ли вы папу, любите ли вы маму и…
– Вот как! Ты заставил меня посещать психиатра! Из-за того, что я кричу по ночам. Но я не покушаюсь на людей по крайней мере!
– Гейли, я не понимаю, о чем ты говоришь… – Брент взял себя в руки, пытаясь успокоиться и успокоить жену, но она не заметила его усилий.
– Черт тебя возьми! Брент, я же рассказываю тебе, что случилось…
– А я говорю, что ты преувеличиваешь. Мы женаты! Я надеюсь, что ты меня все-таки любишь…
– Да, я тебя действительно люблю!
– Отчего же тебе взбрело на ум сопротивляться моим законным желаниям? Ведь пока ты этой ночью внезапно не изменила своим привычкам, мне кажется, мы занимались сексом по взаимному согласию?
– Ты начинаешь грубить.
– Нет, я называю вещи своими именами!
– Тебе пора к врачу!
– Никуда я не пойду! Гейли вскочила и сжала кулаки:
– Вот как? Значит, мне можно, а тебе нельзя? Не пойдет, Брент!
Он вдруг замер от нового приступа дикой боли. Господи, неужели не видно, как у него раскалывается голова?! Нет, она не знает милосердия.
– Я – художник. Я – Брент Мак-Келли. Если хоть слово об этом происшествии просочится за пределы семьи, я стану всеобщим посмешищем, – решительно произнес он.
Разумеется, это было глупой уловкой. Брент отлично понимал это. Он не знал отчего, но на самом деле панически боялся визита к психиатру, трепеща при мысли, что его сознание и подсознание будут вывернуты наизнанку и расчленены на кусочки.
– Но сегодня полмира посещает психоаналитиков. Изволь больше никогда, никогда, слышишь, Брент, не обращаться ко мне в этом мерзком суперзвездном тоне. Потому что я – Гейли Мак-Келли, я – твоя жена. Запомнил?
– Гейли… – Он шагнул к ней. Он хотел прикоснуться к ней, прижать к груди, утешить, успокоить, чтобы вместе преодолеть и позабыть плохое, что случилось или было сказано, чтобы вражда и страх растаяли и улетучились. Ему сильно хотелось вернуть ее. Он поймал Гейли за руки, но она рванулась прочь, из глаз ее чуть не брызнули слезы.
– Не прикасайся ко мне! Ты даже не слышал, что я сказала! Не трогай меня!
