– Где ваш сын проживает? С вами?
– Нет, – выдохнула женщина. Она обрела дар речи, и вместе с ним – ярость, дающую силы продолжать борьбу. – Быть этого не может! Кто видел, что видели! Кому вы поверили – Лариска пьяница, Егор из ума выжил, сунулся свататься к девчонке, она ему в дочки годится! Да мы все над этим смеялись! Это он из мести выдумал, клянусь вам!
– Он говорит, что неоднократно наблюдал, как ваш сын, Дмитрий, входил в дом к Анне Ильиничне. И всегда под вечер, когда темнело.
– Не может быть, – Елена Юрьевна и смеялась, и плакала одновременно. – Что он несет, этого быть не могло! Он вообще тут редко появлялся в последнее время!
Следователь был невозмутим, муж отмалчивался, а женщина зло скалилась:
– Они врут, а я говорю, что есть! Он тут редко бывал, приходил, только если деньги были нужны! И сразу к нам – к Лычковым никогда не ходил, они даже не дружили никогда! – И гордо встала: – Вы хотя бы знаете, кто мой сын? Он – писатель! Сережа, пойдем!
Следователь даже не пытался их остановить. Он смотрел вслед удалявшейся паре с каким-то странным выражением. Тут была и жалость к престарелой чете, и интерес, и язвительность – все вместе.
* * *
Супруги еле плелись в гору и по дороге не разговаривали. Солнце заливало подлесок мягким июньским светом. Приторно пахла расплавленная сосновая смола. Им навстречу попались две высокие тонкие девушки, как-то испуганно на них взглянувшие, но старики не обратили на них внимания. Они и в самом деле разом состарились после услышанного известия.
Заговорили только дома. Дочерей с мужьями не было, блудного сына тоже. Даже соседи, обычно превращавшие их столовую в местный клуб, как будто вымерли. В этом запустении было что-то вымороченное, проклятое, и Елена Юрьевна, упав на стул, ясно почувствовала это.
– Что ж, правда или нет? – тихо проговорила она.
– А ты как думаешь?
– Не знаю. Неправда.
У нее кружилась голова. Нет, она не могла поверить подобной клевете! Ее сын, ее сокровище, единственный, любимый… И чтобы он сошелся с этой юродивой, с этой глупой девицей, которая одевалась, как старуха, читала какие-то бесконечные книжки и бегала ставить свечки в часовню?
– Этого не может быть.
Сергей Аристархович даже не возражал, настолько был убит новостью. Жена взглянула на него исподлобья:
– А ты поверил?
Он молчал. Тогда жена, распаляясь, начала причитать. Она всегда знала, что вокруг одни сплетники и подлецы, но чтобы посягнули на самое дорогое, что есть у матери… Эта Лариска – зачем ей врать? Что они ей сделали? Пить, что ли, мешали? Косились, когда видели в компании местных алкашей у холодильника без дверцы, возле барака? Смешная была сцена, и очень некрасивая, но все-таки, Елена Юрьевна не помнила за собой косых взглядов. В своей семье она пьянства не допускала. К ее величайшей гордости, не пили даже мужчины – а уж сын, с его беспутством, мог бы и запить… Но других она не осуждала, полагая, что если человек пьет горькую – у него есть причина, и останавливать его – дело неблагодарное.
– А Егорка? – возмущалась она. – Что он-то завелся? Вышвырнула его Анютка и правильно сделала. Не ей выходить за этого поганого…
– Да уж, – спокойно, даже излишне спокойно, ответил муж.
– Правда? – обрадовалась она. – Вот он на нас и обозлился после этого. Наверное, решил, что мы ее отговорили. Ах он, сволочь! Чтобы ты завтра же к нему сходил и по шее надавал!
Сергей Аристархович как-то странно взглянул на супругу. Да, в молодости он несколько раз выполнял такие указания. Ходил и давал по шее, кому нужно. Силой его Бог не обделил. Елена Юрьевна управляла семьей как полновластная хозяйка, и ей даже в голову не приходило, что кто-то может ее ослушаться, что время проходит, и они с мужем не становятся от этого ни умнее, ни сильнее.
– И чтобы сказал, пусть идет к следователю, возьмет свои слова обратно! Что ему в голову пришло, гаду!
– Думаешь, он ничего не видел? – все так же странно, заторможенно откликнулся муж.
– А что он мог видеть? Что Димочка ходил к этой?
Они встретились взглядами, и Елена Юрьевна едва не отвела глаза. Она назвала Анюту «этой», что подразумевало женщину легкого поведения. В ее понимании, любая женщина, за которой ухаживал сын, моментально становилась «этой», потому что тем самым отнимала его у матери. Елена Юрьевна полагала про себя, что не будь «этих», сын бы жил при ней, и дела бы у него шли куда лучше…
– Ты это зря, – веско выговорил супруг. – Я ведь… Тоже видел.
Слабо шипел на плите закипающий чайник. Оконное стекло бесшумно ласкали лучи заходящего солнца, визгливо бился в углу заблудившийся комар.
– Ты видел его? – раздельно вымолвила жена.
– Видел.
– Он к ней ходил?
– В марте, – так же неторопливо отвечал Сергей Аристархович. – Я вышел на участок посмотреть, что и как, а тут он. Уже темнело, я сперва его не узнал. А потом она дверь открыла, свет упал, и я увидел…
– Да ты ошибся!
– Нет. Это был Димка.
И снова тишина. Женщина оцепенело смотрела в окно.
– Ходил он к ней, я тоже мог бы подтвердить, – прошептал Сергей Аристархович. – Я не раз видел.
– Почему же ты мне ничего не сказал?
– Не знаю.
Но знал он, и знала она – Сергей Аристархович всегда экономил слова, тем самым обеспечивая себе семейный уют и душевный покой.
– Ты что, не понимал, что я должна была знать? – Женщина встала и машинально выключила чайник, который уже плевался кипятком. – Дурак!
– Знаешь, Лена, – все так же спокойно проговорил он, – если ты еще раз так меня назовешь, я тебя побью.
– Что?!
Но, увидев его глаза, женщина осеклась. Она поняла, что муж не шутит. Да и когда он с ней шутил? А она с ним? Когда он осмеливался сказать что-то поперек? «Побьет, – поняла вдруг она. – И потом еще раз побьет!»
Среди ее знакомых (подруг у Елены Юрьевны, благодаря ее деспотичному характеру, не было) встречалось много таких, которых мужья били. Они жаловались, плакались, но как будто даже немножко гордились своей участью. Бьет, значит, любит – эта старая, жестокая пословица глубоко вошла в любую женскую душу с самых древних времен. Даже самая образованная женщина не может противостоять этому первобытному закону. Ты моя женщина, моя скотина – так вот тебе, получай!
Были и такие, которые сами били мужей. Почему-то эти жаловались куда больше – они несчастные, мужья у них – придурки, скоты, пьяницы, за это и получают… Но этих не жалели. Над ними смеялись потихоньку, и все.
Елена Юрьевна не относилась ни к тем, ни к другим. Била она только детей, да и то, для их же пользы, как сама полагала. Поднять руку на мужа? Это было бы для нее позором. Но чтобы муж поднял на нее руку?! Это уже катастрофа, это конец всему!
