Анюта лежала у себя в комнате, поверх стеганого ватного одеяла. В комнате стоял тяжелый дух, и соседи поспешили отворить окна. На тумбочке у кровати стояли два пустых стакана и бумажная коробочка от лекарства. Павел, услышав название препарата, запоздало схватился за голову. Анюта отравилась тем самым сильным успокоительным средством, которое он когда-то на свой страх и риск давал ей, чтобы облегчить муки от смерти брата. Лекарство без рецепта не отпускалось, и он собирался, конечно, забрать его с собой… Но забыл.
В коробочке оставалось еще шестнадцать таблеток. Анюта, улегшись в постель и привычно положив рядом кошку, выпила их все до единой. Записки она не оставила.
Глава 2
– Я не верю в самоубийство.
Наташа произнесла эти слова, даже не повернув головы. Рано утром муж застал ее на веранде, пока еще тенистой. Солнце попадало сюда ближе к полудню. Женщина сидела в шезлонге и сосредоточенно разглядывала аккуратно возделанный участок.
– Ты будешь завтракать? – спросил он, натягивая майку. – Я не знаю, где тут что. В шкафах ничего не найдешь, все стоит вперемешку.
Наташа выбралась из шезлонга и молча прошла на кухню. Ей удалось найти пару яиц, немного масла и серую крупную соль в пакетике. Молодую зелень принесли с огорода. Супруги съели скромный завтрак в молчании. Жена без аппетита отщипывала кусочки черствого хлеба и запивала их чаем. Яичница досталась Павлу целиком.
Поминки по Анюте справили вчера, в кафе. Узнав о смерти сестры, Наташа была слишком потрясена, чтобы заниматься стряпней. Были соседи, всего несколько человек, знакомых женщине с детства. Пришла еще какая-то худощавая, миловидная женщина, которая не произнесла ни слова и почти ничего не съела и не выпила. Молодой рыжий священник довел всех до слез, произнося надгробное слово. Он хорошо знал Анюту и старался сделать вид, что та не была самоубийцей. Наташа, равнодушная к религии, даже не оценила его подвига, за который священник мог получить изрядный нагоняй. У него у самого глаза были на мокром месте, он всячески старался утешить сестру покойной. И это были все гости.
– Как она могла… – Наташа убрала посуду в раковину и остановилась у окна. Все утро она как будто разговаривала сама с собой. – Ведь мы с Ваней должны были приехать на лето!
Сын остался в Москве, у бабушки.
– У нее не было никаких причин умирать… – твердила женщина. – Она жила так многие годы и никогда, никогда не думала о смерти! Она была счастлива и, во всяком случае, спокойна!
Павла занимали другие мысли. Он подозревал, что пустая коробка из-под лекарства привлекла внимание следователя, который занялся самоубийством. И проклинал себя за неосмотрительность.
– Это может нам повредить, – повторял он. – Ты – единственная наследница дома, и теперь, когда Анюта умерла, на тебя посмотрят косо.
Наташа, казалось, не слышала. Она продолжала смотреть в окно, как будто не знала наизусть этого участка, испещренного грядками с пышно всходившими овощами.
– У этого препарата почти закончился срок годности, – продолжал он. – Еще бы пару месяцев – и твоя сестра отделалась бы рвотой.
– А? – обернулась та.
– Я говорю, что у Анюты не было рецепта на это лекарство. Его может выдать только лечащий врач, а в больницу она не обращалась. Единственный врач в семье – я! Провалиться мне, если нас не заподозрят!
Жена, казалось, не поняла. Открыла кран горячей воды, и из сеней донесся гул заработавшего АОГВ. Павел вздрогнул – он никак не мог привыкнуть к этому зловеще-утробному звуку. Вымыв посуду, Наташа расставила ее на полках. Она двигалась медленно, но ее движения были автоматически точны – как у лунатика, пробирающегося по карнизу.
– Ты заметила, как вчера на нас смотрели соседи? – настойчиво продолжал муж. – Тебе не показалось, что нас в чем-то подозревают? Правда, они ничего не сказали, но может, подумали…
Тут она как будто проснулась. Окинув мужа изумленным взглядом, женщина ответила, что мнение соседей ей глубоко безразлично. И Павел, и она сама прекрасно понимают, что не имеют никакого отношения к смерти сестры. Поймет это и следователь, если дело действительно ведется.
– Ну да, – пробормотал Павел. – Тем более у нас с тобой абсолютное алиби… Мы были в Москве, с ребенком, ходили на работу. И потом, как это можно насильно накормить человека снотворным? Шестнадцать таблеток – это не шутка! И никаких следов насилия, никакой борьбы! Я нарочно обратил внимание на Анюту – ни единого синяка на руках, и лицо такое естественное! Не думаю, что она с кем-то боролась!
– Перестань! Меня волнует другое, – сказала Наташа. – Почему Анюта это сделала? Ты же знаешь, как она была религиозна!
– Самоубийство, кажется, самый страшный грех?
– Я в этих вопросах не сильна, но, кажется, да. Но главное – не было для него никаких причин!
Неожиданно Наташа засуетилась. Она пожелала подняться на чердак. Павел догадался, почему у нее возникла эта мысль. Конечно, он знал о чудесной находке в сломанных часах и о том, как благородно поступила Анюта, поделившись деньгами с сестрой. Они взобрались по шаткой лестнице, прихватив с собой свечу. Наташа распахнула дверцу часов и некоторое время смотрела вовнутрь, освещая рыжим пламенем пыльную нишу с неподвижным механизмом.
– Тут пусто, – сказала она, наконец.
– Она потратила все деньги?
– Ты не понимаешь, – ее голос прозвучал как-то безжизненно. – Потратить деньги она не могла, Анюта жила так скромно… И потом, не забывай, что все деньги за машину достались ей одной, а это почти четыре тысячи долларов. В тайнике была кругленькая сумма, и ее должно было хватить еще на несколько лет как минимум.
– Но у нее могли быть какие-то расходы…
– Брось! Коробка исчезла – этого я не понимаю.
Он тоже не понимал, и жена объяснила. Анюта была сущим ребенком, и, как все дети, обожала, чтобы вещи годами оставались на своих законных местах. Когда она предъявила коробку с деньгами и Наташа посоветовала спрятать наследство понадежнее, Анюта сунула ее на прежнее место. Ей и в голову не пришло ничего другого.
– Я ее знала лучше тебя, – сказала жена. – Если бы коробка опустела или почти опустела, она бы все равно осталась тут – в часах.
– Что за фантазия!
– Это не фантазия, – оборвала его Наташа. – Это реализм! Моя сестра поступила бы так, и только так. А коробки нет.
– Ты полагаешь, что…
Он не договорил – жена снова ушла в себя и перестала его слушать. Она обошла весь чердак, пробуя пальцем запыленную рухлядь, вдыхая затхлый запах прогнившей мебели. Коснулась полуразвалившегося старинного кресла, стоявшего в углу.
– Какая вонь! Я сто раз говорила Анюте, что нужно устроить большую уборку, но разве она послушается…
Она все еще говорила о сестре, как о живой, и это несколько пугало Павла. Сам он был не слишком удивлен самоубийством свояченицы. Будучи врачом, он свято верил в законы наследственности и давно выстроил про себя генеалогическое древо семьи, откуда происходила его жена. «Их мать – крепкая женщина, не выдержавшая частых родов и тяжелой работы. Здоровая практичная натура. Илья явно унаследовал ее основные черты характера, как и внешность. Никогда не пил, копил деньги, собирался жениться на женщине, немного похожей на мать. Старший брат, Иван, пошел в отца. Слабовольная натура, алкоголик, довольно добрый, ленивый, никаких честолюбивых устремлений. Они с отцом даже умерли в один год. Наташа… Пожалуй, она ни в мать, ни в отца. И слава богу – хоть она-то разумна и здорова, никакой патологии, которую можно заметить даже в Илье. Анюта… Бедняжка! Вот на ком все отразилось в самой большей степени! Может быть, девочка была зачата в пьяном виде – кто это может отрицать? Слабовольная еще больше Ивана, восторженная, не от мира сего. Вполне могла покончить с собой из-за какой-нибудь нелепой фантазии, начитавшись книжек. А деньги сжечь. Но как сказать об этом Наташе? Она мне горло перегрызет из-за сестры!»
