— Караси превосходные, — оценил Семен Андреевич, — и заливное сказочное! Повар у вас русский? Даже странно… И травничек хорош. Только аниса многовато положено, лучше бы поменьше. А что же вы сами-то не пьете? — опомнился вдруг он.
— Увы, дорогой граф, лишен сего удовольствия. Печенка в последние дни пошаливает, — состроив горестную мину, пожаловался Илья Романович. — Доктора настрого запретили мне выпивку и женщин!
И он засмеялся фальшивым, надтреснутым голосом.
Смех этот насторожил Обольянинова, и тот отставил прочь опустевшую рюмку из-под травника.
— Я, собственно, приехал за вами, князь, — сказал он, обтерши губы салфеткой и швырнув ее на стол.
— То есть как? — изменился в лице Илья Романович.
— Так, очень просто. Я сейчас направляюсь в Лондон и намерен взять вас себе в попутчики, — невозмутимо сообщил граф.
— А что мне делать в Лондоне? — строптиво поджал губы Белозерский.
— Это я вам расскажу по дороге. Путь у нас длинный, найдем о чем поговорить. Выезжаем немедленно! — Гость хотел встать из-за стола, однако ноги его не послушались. — А ваш травник — та еще штучка! — хмельно усмехнулся он.
— Говорил же я, такого не сыщете во всей Москве, — напомнил Илья Романович, хитро прищурив глаз и заискивающе спросил: — А все-таки, для чего вы меня в Лондон-то зовете?
— Не торопитесь знать! — невежливо отмахнулся Семен Андреевич.
— А я в жмурки с вами играть больше не желаю, — вдруг заявил князь, уже без тени подобострастия. — О делах ваших премного наслышан. В Лондоне вы сделаете из меня шпиона, а я к этой низкой должности не пригоден — ни по званию своему, ни по душевной склонности.
— Что за фантазии лезут вам в голову? — попытался улыбнуться граф. Улыбка вышла вымученной, больше похожей на гримасу.
— Вот что, сударь мой, — совсем уж строго сказал Белозерский, — запомните — я не намерен ехать ни в Лондон, ни куда-либо еще. Мне желательно мирно жить в Москве или в деревне со своей семьей.
— Но вы давали честное слово дворянина, что придете ко мне на помощь по первому зову, — раздраженно произнес Обольянинов, рывком ослабив галстук. Ему вдруг сделалось душно, на лбу выступила испарина. — Такова ваша благодарность?!
— А за что я, собственно, должен вас благодарить?! Вы представили меня императрице, верно, но она едва не упекла меня в тюрьму! Меня спасло Провидение, да еще глупость моей племянницы, но уж никак не вы!
— Не забывайте, что я избавил вас от кредитора! — задыхался от возмущения граф.
— Такое забудешь! — саркастически бросил князь. — Во-первых, я вас ни о чем не просил, а во-вторых, вы оказали мне медвежью услугу. Вот уже четыре месяца я весь дрожу в ожидании разоблачения!
— Пустые страхи, князь, — отмахнулся Семен Андреевич. — Мои люди закопали барона в таком месте, что его никогда не найдут… Черт, мне нехорошо… Во рту дьявольский вкус…
Он снова попытался встать, но, не совладав с непослушными ногами, шумно повалился на пол.
— Вызовите доктора! — закричал Обольянинов. Его глаза расширились от ужаса, в них появился животный страх. — Я, кажется, отравился… Или вы… Вы отравили меня?!
— Как вам такое могло прийти в голову? — холодно ответил Илья Романович. Кликнув слуг, он велел перенести графа в комнаты гостевого флигеля.
— Доктора! Скорее! — кричал насмерть напуганный граф.
— Уже послали за ним, — успокаивал его хозяин, — сейчас непременно будет.
На самом деле Белозерский даже не думал посылать за доктором. Он следовал плану, досконально продуманному им еще в Тихих Заводях. Та доза яда, которую он подлил в травник, не позволит Обольянинову дожить до утра. Слуги графа, эти грязные итальянские пройдохи, будут поколочены дворовыми людьми князя и выкинуты за ворота особняка. Наутро в дом пригласят знакомого полицмейстера из местной управы, с которым Илья Романович на короткой ноге. Ему будет поднесена следующая история: граф Обольянинов, направляясь за границу, почувствовал себя в дороге дурно и решил заехать к своему хорошему знакомому. Не успел он войти в дом, как упал и был отнесен на постель. «Слуги меня отравили, — успел он признаться князю, — у меня в саквояже много денег, и они узнали это…» Князь с дворовыми людьми бросился к карете графа, но «макаронники» уже успели удрать, прихватив с собой деньги несчастного Семена Андреевича. Когда князь вернулся домой, доктора поздно было звать. Граф Обольянинов скончался.
План был дерзкий, но исполнимый. Илья Романович, оставшись за столом в одиночестве, подцепил на вилку соленый рыжик и, хрустя, причмокивая, разжевал его. Во дворе послышались крики избиваемых итальянцев. Он встал из-за стола и вышел на балкон. С видом знатока-театрала князь наблюдал за постановкой пьесы собственного сочинения.
Увлеченный зрелищем драки, Илья Романович не заметил, что с другого конца балкона за его пьесой наблюдает еще один зритель. То был Глеб, разбуженный голосами во дворе. Мальчику и раньше доводилось видеть драки между дворовыми людьми, и он не придал бы особого значения происходящему, если бы не услышал вдруг слов на чужом языке. Он вспомнил, как однажды, когда еще жива была маменька, к ним во двор забрел старый шарманщик. Тот пел очень жалобную песню, и, расчувствовавшись, Наталья Харитоновна бросила ему пятиалтынный, сказав при этом, что итальянский язык прекрасен. Песню мальчик запомнил слово в слово, иногда напевал ее, не понимая смысла мелодичных фраз. Сейчас Глебушка явно слышал забористые ругательства и тоже старался их запомнить.
— Шли бы вы спать, барин, — спросонья скрипел Архип, не решаясь высунуться на балкон из опасения заполучить простуду. — Холодно, уж не лето! Да и папенька вас могут увидеть, осерчать…
Последний аргумент подействовал на мальчика. Он вбежал в комнату возбужденный и в то же время задумчивый.
— Послушай, Архип, — по-дружески обратился он к старику, — пойди узнай у кого-нибудь, что за карета стоит у нас под окнами?
— Сдалась вам эта карета среди ночи! — заупрямился Архип.
— Ступай, я сказал! И не рассуждай у меня! — топнул ногой Глеб.
Старому слуге ничего не оставалось делать, как повиноваться. Он накинул на плечи старую пуховую шаль, которая служила ему одеялом, и проворчал: «Ох, барин, барин! Знаете, кто из вас вырастет? Змей Горыныч о семи головах — вот кто!» Получив в ответ гневный взгляд, старик вперевалку, с кряхтением, поплелся в коридор.
Он вернулся через полчаса. Увидев, что мальчик уже спит, Архип осторожно, на цыпочках, прокрался в свой чулан. Но, едва он собрался лечь, раздался голос Глеба.
— Ну? — спросил тот. — Узнал что-нибудь?
Старик даже подскочил от неожиданности и выругался про себя: «Вот ведь скрытник! Весь в папашу своего благословенного!»
— Узнал! — скупо ответил он.
— Так что там? — в нетерпении вопрошал Глебушка.
