Когда Александра вошла, Эрдель лежал с закрытыми глазами. Женщине показалось, что он спит, таким неподвижным было его посеревшее, невыразительное лицо. Она остановилась в замешательстве. «Зачем я пришла? Если он правда был против, он мне не простит этого… Это просто невежливо!»
В следующий миг Эрдель открыл глаза и сонно посмотрел на женщину. Опустил веки и тут же снова широко распахнул глаза. Приподнял голову с подушки. Александра подскочила к нему:
– Евгений Игоревич, простите ради бога, что я без разрешения! Но я не могла не прийти!
– Саша… – Он смотрел на нее с выражением, которое ее озадачило. Во взгляде мужчины читалось беспокойство и вместе с тем вялая покорность. Ничего подобного взгляд Эрделя, человека сугубо прагматичного, прежде не выражал.
– Вы все-таки пришли. – Эрдель говорил шепотом, превозмогая слабость и, как показалось Александре, дурноту.
Она решилась придвинуть единственный стул и присесть рядом с кроватью. Склонившись, женщина взяла больного за руку. Прежде она не осмелилась бы на подобный жест, их отношения с Эрделем были при всей теплоте безличными. Но сейчас она чувствовала к нему острую жалость. Рука мужчины оказалась сухой и горячей.
– У вас температура, – сказала она, только чтобы не молчать, глядя в эти вопрошавшие ее глаза.
– Зачем вы пришли? – спросил он. – Я же велел вам уезжать из города.
– Записку все-таки оставили вы? Ваша жена не видела…
– Она вообще немногое видела! – с неожиданной резкостью ответил он и осекся, превозмогая новый приступ. Казалось, его мутило от любого, самого ничтожного напряжения сил. Переждав дурноту, Эрдель продолжал: – Почему вы меня не послушались?
– А чем мне это грозит? – Женщина не выпускала его руки.
Она чувствовала частое биение пульса, такого тревожного и близкого под тонкой кожей. Глядя Эрделю в лицо, она вдруг спросила себя, а выкарабкается ли он? Эрдель изменился сильнее, чем женщина решалась себе признаться. Его лицо словно уменьшилось, присохло изнутри к костям черепа. Взгляд, горящий, напряженный, немо спрашивал ее о чем-то.
– Вы не знаете, что здесь творится, – прошептал мужчина. Он полуприкрыл веки и смотрел на нее загадочно, непроницаемо, вдруг успокоившись, будто смирившись. – Ничего не знаете. Я написал – уезжайте… Надо было уехать на время.
– Но я не могла. Ко мне как раз приехала подруга. И праздники скоро, я обещала родителям… Работа…
Эрдель растянул сухие сизые губы в улыбке:
– Причины найдутся всегда. У меня их тоже оказалось много… И вот я тут.
– Вы заразились от Тихоновой?
Александра не знала, как у нее вырвалось это имя. Она спросила почти машинально, так одуряюще действовала на нее безнадежная обстановка этой маленькой, похожей на гроб, палаты. Эрдель широко раскрыл глаза и рванулся, делая попытку сесть. Покачнулся стоявший в изголовье штатив, нагруженный несколькими бутылями. Александра придержала пластиковую стойку:
– Осторожно, лежите. Я ничего такого не сказала. Это логично было предположить. Тихонова заболела как раз тогда, когда вы стали говорить со мной о неотвратимости судьбы… Вы навещали ее, а потом заболели сами.
– Откуда…
– Ваша жена рассказала о ней.
– Вечно…
Эрдель не договорил. Стиснув побелевшие губы, он смотрел прямо перед собой. В этот миг он был прежним – упрямым, несгибаемым, и, глядя на него, Александра понадеялась, что сама болезнь, чем бы она ни была, отступит перед этим человеком.
– Нет, я не заразился от нее, – мрачно сказал Эрдель, очнувшись от своих мыслей. – И вас я тоже не заражу. Теперь я понимаю, что ТАК это не передается. Но вы должны были послушаться меня и уехать.
– Если это не эпидемия, тогда почему…
– Саша, это другое… – Эрдель отвернулся к стене, окрашенной сиреневой масляной краской. Дышал он тяжело, неровно, каждый вдох давался ему с трудом. – Вас могут втянуть в историю… Лена жива еще?
Александра выпустила его руку, привстав, и тут же снова опустилась на стул.
– Тихонова? – Не дождавшись ответа, она сказала, пытаясь вложить в свой голос всю убедительность, которая была ей доступна: – Жива, и хорошо себя чувствует.
– Значит, у меня тоже есть надежда, – ответил Эрдель после паузы.
Дверь палаты отворилась. Вошла медсестра, принявшая у Александры подачку. Сделав ей условный знак, которого женщина, впрочем, не поняла, она подошла к постели больного и воткнула иглу в другую бутыль. Мило улыбнувшись, удалилась, подмигнув на прощание, будто намекая на некий факт, известный лишь им двоим.
– А Воронов? – после паузы спросил Эрдель.
– Во… – поперхнулась Александра и тут же добавила: – Не знаю.
– Разве вчера вы не были на выставке, где он умер?
Вопрос застал женщину врасплох. С минуту она сидела, опустив голову, без всякой надобности разглядывая свои руки. Потом подняла глаза и встретила взгляд Эрделя, вновь повернувшего к ней голову.
– Да, я видела его смерть.
– И какое впечатление? – задыхаясь, поинтересовался Эрдель.
Александра замолчала надолго. Она не знала, куда деть взгляд и наконец устремила его на капельницу. Раствор медленно, капля за каплей, перетекал из перевернутой бутыли в вену Эрделя. Женщина молчала, пока больной ее не окликнул:
– Ну так что?
– Он умер внезапно.
– Вам так показалось, – заявил Эрдель, отдышавшись после очередного приступа. – Ничего внезапного тут не было.
– Откуда вы знаете, что мы с ним виделись? Откуда вы вообще узнали о его смерти?
Теперь паузу взял Эрдель. Он закрыл глаза и, помедлив, ответил без всякого выражения, не поднимая век:
– Таня даже забрала у меня телефон, чтобы никто не мог со мной связаться. И тут всех настроила, чтобы никого не пускали. Видите ли, боится, что меня расстроят печальные новости. Но, как вы на своем опыте убедились, попасть в палату все же можно.
– К вам кто-то приходил сегодня?
– Вчера. – Не открывая глаз, Эрдель слабо усмехнулся. Эта бессильная улыбка, адресованная пустоте, ужаснула Александру. Она видела теперь яснее, чем прежде, как вымотан мужчина, как мало сил у него осталось для того, чтобы сопротивляться болезни.
– Что с вами? – шепотом спросила она. – Хотя бы это вы можете мне сказать?
Эрдель взглянул на нее лихорадочно блестящими глазами и сипло вздохнул:
– Ничего особенного, Саша. Это что-то вроде медленной смерти.
Женщина содрогнулась:
– Это не диагноз.
– А диагноза нет. И если бы даже его успели поставить, было бы слишком поздно. Мне капают витамины, антибиотики, но не знаю, какое все это оказывает действие. Воронов вообще не лечился. Он узнал, что заболел, вчера утром, когда и мне стало плохо. Такой здоровяк… И сразу конец. А я никогда не отличался крепким здоровьем, и вот, еще тяну… А Лена – женщина, борется дольше всех… С нее началось…
