Александра не могла вымолвить ни слова. Не дождавшись ответной реакции, Валерий с тяжелым вздохом закончил:
– А потом мать добавила: «Мы все трое пропали, это Степан виноват!»
– Воронов? – выговорила наконец женщина. – Но каким образом?! Как?! А главное, почему врачи ничего не знают об отравлении?! Ведь их всех не от того лечат!
– Мать не желает говорить. Сказала – это ни к чему. Судьба есть судьба. От нее не уйдешь.
– Может быть, она бредила? – осторожно предположила Александра.
Ответом ей был выразительный взгляд. Мужчина поднялся с кушетки и, подойдя к окну, закрыл форточку.
– Моя мать не из той породы людей, которые говорят что-то зря, – сказал он, стоя спиной к гостье. – И голова у нее, несмотря на температуру и лихорадку, пока ясная. Она сказала правду… Но только не всю.
– Вы понимаете, что в таком случае ее нужно обязательно расспросить? – Художница тоже поднялась с места. – Это ни на что не похоже! Тогда умерли две молодые женщины и никто не смог им помочь, сейчас уже одна жертва есть, и две жизни в опасности!
– Она ни о чем рассказывать не желает. Точно так же, как не желает ехать в больницу.
– Это настоящее безумие! – воскликнула женщина. – А почему она, увидев меня, решила, что Эрдель умер?! Хотя бы это не осталось для вас тайной?!
Валерий обернулся:
– Это она мне как раз только что сказала. Оказывается, у нее с ним был взаимный уговор. Когда они поняли, что заразились, то договорились: если Эрдель умрет, к матери придете вы.
– Именно я?!
– Он ей сказал – вы. Назвал ваше имя.
– Но я ничего не знаю об этом! Впервые слышу! Я виделась с ним пару часов назад, и он ничего мне не сказал!
– Значит, вам кто-то должен был после передать это поручение. Может быть, его жена. Может, кто-то, о ком вы ничего не знаете.
– Но ЗАЧЕМ я должна была прийти сюда?!
– Этого я опять-таки не знаю. В этой среде вечно какие-то тайны… Калитка открыта, но нет, нужно лезть через забор! – Валерий задернул штору и отошел от окна, приблизившись почти вплотную к женщине. – Да вам ведь это отлично известно!
– Полагаю, что и вам небезызвестно? – заметила Александра. – Вы ведь историк искусства, как я поняла?
– Теоретик. Это совсем иное. Они-то практики, все эти собиратели редкостей. Осквернители могил и копатели помоек. Первооткрыватели старых шкафов со скелетами. Сумасшедшие фанатики. Хотя моя мать никогда антиквариат не собирала, это все ей по наследству досталось, из третьих, четвертых рук. Мама биолог.
Александра вздрогнула: напольные часы, прямо у нее за спиной, начали отбивать время. Размеренные удары, сопровождаемые сиплым шипением пенящегося шампанского, катились, как тяжелые бильярдные шары, один за другим падая в лузы тишины. Обернувшись, она взглянула на циферблат.
– Уже семь! А меня-то ждут!
Вспомнив о Маргарите, прикованной к мастерской данным словом, она почувствовала себя неловко. «И позвонить нельзя!» Порывшись в карманах, Александра достала клочок бумаги и торопливо написала на нем свой номер телефона:
– Вот, если что-то странное еще будет происходить, немедленно мне звоните! Согласитесь, это как-то удивительно, узнавать стороной о себе такие загадочные вещи!
– Хорошо. – Он взял бумажку и положил ее на письменный стол. – А я вас немного провожу. Собирался выйти, нужно кое-что купить. Пока мать спит… А Петька обещал весь вечер дома пробыть, но вот, его опять нет…
Пришлось ждать, пока хозяин оденется. Он долго искал кепку, наматывал длинный шарф, рылся в карманах короткого пальто. Движения у него были заторможенные, от застарелой бессонницы.
Когда они вышли наконец на улицу, мужчина с наслаждением вдохнул сырой холодный воздух и закашлялся. Александра с тревогой покосилась на него, и он, поняв причину ее беспокойства, пояснил:
– Нет, я не заразился. Это вообще не заразно.
– Вы убеждены в этом?
– Вполне.
Александра остановилась прямо под фонарем. Лицо мужчины было хорошо освещено, и она пристально в него всмотрелась. Он выглядел больным, но возможно, был только вымотанным.
– Если вы не будете хоть изредка отдыхать, тоже заболеете, пусть и чем-то другим, – сказала она, сама себе дивясь: какое ей было дело до здоровья малознакомого человека?
К счастью, ее совет не показался Валерию неуместным. Ему, видимо, было даже приятно услышать, что кто-то о нем заботится. Мужчина кивнул.
– Да я рад бы выспаться разок, но… Брат только обещает подежурить, а как нужен, так его и нет. – Валерий слабо улыбнулся. – Ну, вот мой магазин, на углу. А вам, если к метро, как раз в другую сторону. Или вы на машине?
– У меня нет машины. – Александра тоже улыбнулась, тепло, дружески, и первая протянула руку: – Ну, звоните… У меня теперь есть ваш домашний телефон, так что какая-то связь будет. Я очень, очень переживаю!
Она не уточнила, за кого и за что именно переживает: за больную или за свою, оставшуюся неясной роль в услышанной истории, но собеседник не требовал уточнений. Они простились, как хорошие знакомые, и уходя прочь по заметенному переулку, Александра спиной ощущала взгляд мужчины. Она не обернулась, чтобы проверить, смотрит ли он на нее, но была уверена – он все еще стоит у аптеки на углу.
И только уже втиснувшись в вагон метро, еще более переполненный, она вдруг задала себе вопрос, который упорно не отпускал ее полдня, а потом как-то сам собой забылся, отошел на второй план.
«Да ведь Эрдель сам оставил мне записку с приказом бежать из Москвы! Нашел в себе силы написать, пытался меня предостеречь! Каким же образом, уехав, я могла выступить в роли гонца, если бы с ним что-то случилось?! Одно противоречит другому. Если умолял бежать, то нарушил слово, данное старой подруге, и причем данное, как минимум, неделю назад. Когда она заболела, а он и сам уже почувствовал недомогание. Что случилось? Он узнал о какой-то грозящей мне опасности? Но Валерий уверяет, что эти трое не больны, а отравились, а чем я могу отравиться, при каких обстоятельствах? В чем еще может заключаться угроза? Не понимаю!»
Домой она добралась, когда часики с оторванным ремешком, болтавшиеся в кармане куртки, показывали десять минут девятого. Александре пришлось еще забежать в магазин, купить хлеба и колбасы. Она чувствовала голод, обед с Маргаритой был безнадежно испорчен, приправа из жалоб и оскорблений не пошла стряпне впрок.
Возле подъезда художница заметила свою кошку. Цирцея тощей черной тенью скользила вдоль стены, всем своим видом показывая, что хочет остаться не узнанной. Но Александра догнала строптивицу и подхватила ее на руки, с укоризной приговаривая:
– Это что за номера, тебя сутки нету дома! Идем, угощу кое-чем. Колбаска, а?
Но еще прежде чем соблазнительно пахнущий пакет был поднесен к носу кошки, зверек пружинисто выгнулся у нее на руках и соскочил на снег. Александра нагнулась:
