Петр считал, что Галина, будучи домашним божком, не очень-то боялась родительского гнева. Возможно, в том, что она сдалась и согласилась просветить младшую сестру, сыграло роль то, что молодая женщина чувствовала себя неуверенно, и ей нужно было чье-то одобрение – или осуждение.
– Галина привела мать в эту комнату, сняла со стола простыню и показала картину, одну из двух, отданных ей дедом. Второй картины на стене не было, и на вопрос матери, куда та делась, Галина не ответила, сделала вид, что не слышит.
Девушка, привыкшая преклоняться перед умом, знаниями и упорством старшей сестры, потеряла почву под ногами. Галина, которую она считала непогрешимой, без спросу брала чужие вещи, куда-то девала их, не давала никаких объяснений по этому поводу, отмалчивалась в ответ на прямые вопросы.
– Галину будто подменили. Прежде она была серьезная и спокойная, очень уверенная в себе, в своей правоте. Любимая фраза: «Все, чего я еще не знаю, я узнаю!» А тут пошли какие-то нехорошие тайны. Мать вспоминает, что у сестры даже взгляд изменился. Галина перестала смотреть глаза в глаза.
Галина предложила младшей сестре внимательно взглянуть на картину, но девушка ничего особенного не увидела. Полотно, по ее мнению, выглядело, как и прежде, хотя это трудно было утверждать наверняка, ведь все эти посредственные картины воспринимались ею, как пятна на обоях. Потом она заметила какую-то грязь на картине. Красочный слой потускнел и местами приобрел голубовато-серый отлив. Казалось, на полотне засохло пролитое, сильно разбавленное молоко. Когда девушка спросила сестру, что это такое, та впервые произнесла при ней слово «суфлер».
– Мать решила, что та с ума сошла. Ведь Галина была медиком, пульманологом, писала кандидатскую диссертацию на очень серьезную тему. А тут вдруг картина, запачканная неизвестно чем, какой-то «суфлер». Конечно, мать сразу во всем обвинила Софью. Только та могла бы так сильно повлиять на Галину, больше сестра никого на свете до такой степени не уважала.
Галина увлеченно рассказывала о том, что занимало ее в последнее время, а младшая сестра слушала, в ужасе осознавая, какая пропасть отделяет их теперь друг от друга. У Галины совершенно переменились жизненные цели. Диссертация была теперь чем-то вторичным. Она призналась, что все еще работает над той же частью, над которой корпела месяц назад. Галину целиком занимал «суфлер», с которым ее познакомила Софья.
– Грибок не был оригинальным открытием Софьи, она работала в группе под общим руководством известного специалиста в области бактериологии. Самостоятельно она занималась только исследованиями закономерностей его размножения, роста. Я не специалист, пересказываю, как запомнил, да и вряд ли мы с вами поняли бы то, что имелось в виду этими двумя сумасшедшими учеными девицами! – Нервно рассмеявшись, Петр добавил: – Как выяснилось, сами они тоже не все понимали. Иначе остались бы в живых.
«Суфлер» обладал способностью разлагать и очень быстро поедать почти любую органику, в которую его заселяли. Причем разложение не останавливалось ни при высыхании субстанции, ни при ограничении доступа воздуха, ни при понижении или повышении температуры. Замораживание никак не повлияло ни жизнестойкость грибка. При размораживании бульона, в котором он плодился, «суфлер» повел себя так же жизнерадостно и продолжал делиться. Его убивало лишь продолжительное кипячение.
– Когда Софья рассказала об этом подруге, Галина внезапно загорелась и предложила проверить, как поведет себя «суфлер» в необычных условиях. Скажем, что он сможет сделать с живописным полотном? Как на грех, при ней недавно завели разговор о поддельной картине, которую состарили искусственно. Подделка обнаружилась под микроскопом, когда исследовали многочисленные трещины в красочном слое и грунте. В трещинах не оказалось ни пыли, ни грязи, никаких следов «долгой» жизни. Картину просто нагревали, а затем морозили, чтобы добиться появления кракелюров. Именно этот разговор, случайной слушательницей которого она была, да исследования Софьи, которая тоже вечно что-то подогревала и вымораживала, и натолкнули тетку на остроумную и дерзкую мысль… А живость мысли и пытливость ума у нее были, если я смог это до вас донести, просто необыкновенные…
Девушка выпросила у отца две картины. Покупать полотна для опыта самостоятельно у нее не было средств, Софья была не богаче. Подруги экономили каждый грош, чтобы приобретать научные книги, как новые, так и старинные. Это был единственный вид собирательства, который их привлекал.
Первую картину они «убили» сразу, протерев ее растворителем. Полотно погибло бесповоротно. Инициатива исходила от Галины, которая предлагала снять лак, чтобы он не мешал контакту красочной поверхности с грибком. Неопытность помешала им осуществить попытку. Со второй картиной подруги решили не рисковать и попросили снять лак профессионала – приятеля Галины, художника. Ему, конечно, истинной сути происходящего не объяснили. Затем девушки протерли крепким бульоном, зараженным грибком, поверхность очищенной от лака картины и стали наблюдать ее в комнатных условиях. Единственной предосторожностью, которую они применяли, было частое проветривание. Правда, Софья хладнокровно утверждала, что заразиться таким путем невозможно.
Именно эту картину и удостоилась созерцать младшая сестра Галины, окончательно оцепеневшая от всего услышанного.
– Эффект-то был, но совсем не такой, как они ожидали. Полотно девятнадцатого века, дрянная копия известной средневековой батальной сцены, вовсе не превратилось на их глазах в старинную картину, в свой прототип. Оно просто покрылось матовой голубоватой пленкой, которая вела себя на удивление инертно. Софья уверяла, что грибку не хватает питания, состав краски, в основном минеральной, не пришелся ему по вкусу. И вот тогда Галина, проявлявшая к делу все более маниакальный интерес, вспомнила, что тот же ее приятель художник иногда использовал для левкаса, грунта и прочих технических нужд материал под названием рыбий клей, на сто процентов органический. Она пошла на многие хитрости и уловки, чтобы привлечь к делу ни о чем не подозревающего молодого человека, ничего ему толком при этом не сообщив. Соврала, что готовит подарок для родственницы, и он даром написал для нее копию известного полотна Тьеполо. При изготовлении грунта был использован редкий дорогой материал – осетровый клей. Написал он картину на старом отмытом холсте, оставшемся после первой неудачной попытки. Уж как тетка уломала его на это, не знаю, но он, наверное, был в нее влюблен по уши, если согласился и сделал все, как она хотела.
Далее подруги, не желавшие рисковать, посвящая в свой эксперимент посторонних, действовали вдвоем. Софья, усвоившая особенности техники наведения грунта, заявила, что справится с задачей. Именно для этого и потребовались инструменты, которые Галина тайком взяла в шкафу у отца. Их собирались применить в тот же день. Технология, придуманная Софьей, была не сложна. Она планировала сделать несколько микронадрезов на свежем красочном слое, вплоть до грунта, и осторожно внедрить туда бульон из осетрового клея, в котором грибок так замечательно себя чувствовал. Этого бульона у нее было заготовлено столько, что, как она сама шутила, хватило бы подделать «целый Эрмитаж».
