– Вот он такой, – сестра говорила насмешливо, но где-то глубоко за насмешкой пряталась любовь. – Он сам себя обслужить не может, где ему уследить за такими двумя оторвами! Милая, да скоро вы закончите?!
Польщенная горничная, которую за последние пять минут назвали и милой, и драгоценной, торопливо переставила что-то на столе и объявила, что чай готов. Все уселись, и Надежда немедленно пододвинула брату сухарики:
– Ешь и убери газету! Еще и тебя мне воспитывать?
Банницкий извинился, сложил газету и протянул ее горничной. Девица недоуменно ее повертела, громко хмыкнула и удалилась, картинно виляя бедрами, обтянутыми короткой черной юбкой. Надежда сощурившись, оценила ее походку и, как только за ней закрылась дверь, заявила, что завтра же уволит эту девку.
– Где ты ее взял, Миша? На обочине шоссе?
Банницкий даже не понял, о чем спрашивает сестра, и посмотрел на нее с таким искренним недоумением, что все невольно заулыбались. Не удержалась даже Марина, которая весь вечер чувствовала себя не в своей тарелке.
– Ладно, бог с ней. Мы говорили о детях. – Надежда заботливо намазала тост джемом и передала его брату. – Генрих Петрович обещает поискать для них пансион. Где бы ты хотел – в Москве или за городом?
– Даже не знаю, – растерялся банкир. – А где лучше?
– Детям всегда лучше за городом, – внушительно произнес психиатр и продолжал, поддержанный благодарным взглядом Надежды. – Свежий воздух, общение с природой, больше возможностей заниматься спортом. В Москву они выезжают на экскурсии, в музеи, театры. Этого вполне достаточно. Можно подобрать отличный вариант для девочек в ближнем Подмосковье. Вы сможете навещать их, когда захотите, и не беспокоиться, чем они заняты. С ними будут работать профессионалы. Если захотите, я тоже могу их патронировать…
– Наверное, им это не помешает. – Банницкий встретился взглядом с Мариной. С того момента, как он наорал на детей, они еще не перемолвились ни словом. – А ты как считаешь?
– Ты отец, ты и думай, – коротко и не слишком ласково ответила она. Ее глаза сощурились, золотые искры в них погасли. Это всегда было у нее признаком плохого настроения. Банницкий прекрасно это знал, но сделал вид, что ничего не заметил.
– Я тебя спрашиваю, потому что тебе тоже придется решать такие вопросы, – он отставил в сторону пустую чашку и оглядел собравшихся за столом. – Надя, хочу сообщить тебе новость семейного плана. Нет, Генрих Петрович, останьтесь, – остановил Банницкий психиатра, сделавшего вид, что он собирается встать из-за стола. – Вы тут не чужой. Мы с Мариной уже три года вместе. Я бы давно предложил ей узаконить наши отношения, но по известным причинам не мог… Мне казалось, что это может ухудшить состояние Ксении.
Психиатр медленно склонил голову, словно преклоняясь перед таким самопожертвованием. Надежда нервно закурила и впилась взглядом в брата, жадно ожидая решающих слов. И Банницкий их произнес, не сводя глаз с Марины.
– Теперь я хочу сделать то, о чем давно мечтал. Я прошу тебя стать моей женой.
Наступила тишина. Марина смотрела в свою чашку, к которой так и не прикоснулась. Было слышно, как под окнами – по случаю теплой погоды они были открыты – шелестит на легком ветру разросшаяся сирень. Женщина пыталась заставить себя сказать хоть что-нибудь, но не могла разомкнуть губ. «Скажи, что должна подумать. Поблагодари за честь. Отвечай, он ждет, а его сестра сейчас начнет искрить от напряжения». Марина никогда не думала, что эта минута будет обставлена именно так – в присутствии чужих людей, после более чем странных сцен опьянения, ссоры с детьми… Собственно говоря, она не думала, что эта минута вообще наступит.
– Я тебе удивляюсь, Миша! – Неожиданно нарушила тишину Надежда. Она взволнованно ткнула в сторону брата дымящейся сигаретой: – Кто же ТАК делает предложение? Как, по-твоему, она должна ответить в подобной обстановке? Знаешь, я бы на ее месте отказала, вот назло отказала бы, чтобы научить тебя манерам!
– Надя, у меня нет времени и сил устраивать романтическое свидание! – раздраженно ответил Банницкий. Вид у него был обескураженный – при всем его уме он не умел проигрывать, считая, что нормой для него являются победы. Это качество помогало ему в бизнесе, но очень осложняло личную жизнь. Марина считала, что он и безумие жены скрывал от всех потому, что был не в силах публично признать крах своего брака.
– Знаешь, Миша, – с трудом подбирая слова, начала она. – Я сейчас просто не готова ответить. Не сегодня.
– Вот! – с горьким торжеством воскликнула Надежда. – И любая женщина, у которой есть хоть капля достоинства, ответила бы так же, если не хуже!
– Постой, – Банницкий обращался только к Марине, игнорируя сестру. Он умел видеть цель, не обращая внимания на мелочи. – Как это – не готова? Разве мы это уже не обсудили?
Женщина удивленно подняла на него глаза:
– Когда? Что-то не помню.
– Боже мой, – пробормотал Банницкий, внезапно начиная улыбаться. – Какой же я дурень! Представляешь, у меня было полное ощущение того, что мы как-то говорили о нашем будущем! Наверное, я просто вообразил себе этот разговор…
– Ну конечно, – опять вмешалась сестра. – Ты опять выдаешь желаемое за действительное. То же самое было с Ксенией – ты видел в ней то, что хотел. И чего добился? Если бы она не сошла с ума, то устроила бы тебе сладкую жизнь! Просто не успела – сперва дети были маленькие, потом… Тебе, можно сказать, повезло!
Внезапно Надежда осеклась, повернулась на стуле так резко, что он скрипнул под тяжестью ее веса, и взглянула на открытое окно, расположенное прямо у нее за спиной. Марина перевела взгляд туда же, но не увидела ничего, могущего приковать внимание, кроме куста сирени, освещенного вечерним солнцем.
– Это ведь первый этаж? – пробормотала Надежда и, торопливо выбираясь из-за стола, толкнула его так, что вся посуда задребезжала. – Ч-черт! Я еще не привыкла к этому дому!
Высунувшись в окно по пояс, она некоторое время прислушивалась, затем повернулась с расстроенным лицом:
– Не уверена, но мне показалось, что под окном кто-то шевелился. Если это дети…
– Это кошки, – успокоил ее Банницкий. – Их тут с десяток, не меньше. Впрочем, наверное, уже больше, они ведь плодятся. Я уговаривал Ксению их стерилизовать, но она была против.
– Кошки, да еще уличные – это инфекция, – заявила слегка успокоенная Надежда, возвращаясь за стол. – Надо избавиться от них. Я понимаю – иметь одну кошечку, чисто домашнюю, но такое дикое стадо… Я знаю отличный способ вывести их всех разом. Два-три дня не кормить, потом выставить на крыльцо тазик сырого фарша, в него вмешать крысиный яд и… Миша, как ты на это смотришь?
Тот сделал равнодушный жест. Генрих Петрович, устремив на Надежду самый свой гипнотический и неотразимый взгляд, заявил, что полностью ее поддерживает.
– Нельзя допустить, чтобы животные бесконтрольно размножались. И вы совершенно правы, Надежда Юрьевна, насчет кошек. Столько болезней, как они, ни одно домашнее животное больше не переносит. Так что, если в доме дети…
