…Женщина слегка припудрилась, привела в порядок несложную прическу – тогда, пять лет назад, она носила все то же скучноватое каре. Хотела взять папку с бумагами, которые требовали консультации с Михаилом, но передумала и оставила ее на столе. Она чувствовала, что разговор будет не о процентных ставках по ипотечным кредитам, и ее сердце билось быстро и неровно, словно что-то грозило ей самой.
– В таких ситуациях самое паршивое, что отдувается невинный, – мне было так совестно, словно это я толкнула Ксюшу в постель к своему мужу! А я ведь тоже была пострадавшей стороной.
Когда она вошла в кабинет, Михаил стоял к ней спиной и смотрел в окно. В этом не было бы ничего необычного, если бы окно не закрывали наглухо опущенные жалюзи. Валерии пришлось кашлянуть, чтобы обратить на себя внимание. Тогда он заговорил – внезапно и очень громко, будто включилась заранее подготовленная магнитофонная запись.
– Спросил, знаю ли я? Вот этими самыми словами. Я ответила – да. Спросил – давно ли знаю? Я ответила, что мне все стало известно только что. Собственно, я сама имела право задать ему эти вопросы, мы же были на равных, но я почему-то не решалась. Уж очень голос у него был!..
Валерия сделала неопределенный жест, словно пытаясь подобрать подходящий эпитет, и, не найдя его, снова подозвала официанта. Ника, наученная общением с Натальей, испугалась, что та закажет еще коньяка, но Валерия попросила кофе и снова предложила чем-нибудь угостить своих гостей. Ника покачала головой и поудобнее уложила на диванчике сына – тот крепко, сладко спал, наверняка куда более спокойно, чем в ненавистных яслях.
– Мне казалось, что Михаил очень глубоко переживает, глубже, чем я, хотя в таких вопросах трудно судить со стороны… Меня-то все вокруг считали карьеристкой, даже близкие родственники не сочувствовали, когда я развелась. Что я пережила – мое личное достояние. Страдать напоказ никогда не умела, Михаил тоже – так что я отлично его понимала. Я сказала, чтобы он не придавал случившемуся особого значения, у Ксении это не может быть серьезно, это обычная послеродовая депрессия, вот она и попыталась из нее выйти… Говорила и сама слышала, как это тупо звучит, особенно на фоне его молчания.
После того как Валерия замолкла, в кабинете еще некоторое время стояла полная тишина. Михаил все еще смотрел на опущенные жалюзи, Валерия – на его спину. Наконец, он повернулся. Лицо у него было очень спокойное, серое от усталости, в чем не было ничего удивительного в конце рабочей недели. Когда Михаил заговорил, голос звучал уже по-прежнему – сонно, ровно, слегка лениво.
– Он говорил, как ему неприятно, что эту историю обсуждает весь банк, хотя узнал он о ней не от сотрудников. Единственный способ положить конец сплетням – уволить моего мужа. Я ждала, что он назовет и меня – почему бы нет? Но Михаил, будто догадался, тут же добавил, что очень меня ценит и надеется сотрудничать со мной еще не один год, несмотря ни на какие посторонние факторы. Так и сказал – посторонние факторы! Я просто поражалась его умению выбирать самые неподходящие слова. Впрочем, Ксюша говорила то же самое – он был абсолютно беспомощен во всем, что касалось быта, простых человеческих чувств, всего, кроме работы. Она рассказывала, что ей приходится следить за тем, что он надевает по утрам, собираясь в банк, – для него все тряпки равны, может нацепить на себя что угодно. Однажды, шутки ради, она подсунула ему красную рубаху в пальмах и цветочках, так он принялся ее застегивать. Смотрит в зеркало, а мысли далеко. Ну, а теперь нам было уже не до шуток!
Больше никаких последствий это неприятное дело для Валерии не имело – она осталась в штате, а в скором времени осуществила свою мечту и стала начальницей большого отдела. Ее муж перевелся в другой банк, попутно она начала бракоразводный процесс. И так как супругов связывали только имущественные интересы, детей у них не было, то вскоре после развода они знали друг о друге не больше чем жители одной галактики о жителях другой. Михаил не заводил больше речи о том, что случилось. Валерии даже начинало казаться, что он забыл об этом инциденте. А вот Ксения…
– Я не собиралась ей звонить, по крайней мере первое время. Хотя я махнула рукой на свой брак и нельзя сказать, чтобы очень страстно любила мужа, но все-таки было очень больно и обидно, а в этом состоянии можно наговорить лишнего. Я не звонила потому, что боялась сорваться, надеялась, что, когда у меня все перегорит, смогу наладить контакт… Но потом было поздно.
– Потом Михаил Юрьевич сказал вам, что она уехала в Испанию? – тихо спросила Ника.
Валерия с горечью кивнула:
– Да, это было через полгода, зимой, приближался мой день рождения, и я решила, что это хороший повод помириться. Хотя мы с ней и не ссорились… Стала набирать мобильный номер – не обслуживается. Позвонила ей домой днем – никого. Позвонила вечером – пусто. Выхода не было. Я пошла к Михаилу и прямо попросила какие-нибудь координаты Ксении. Я ничего не слыхала об их разводе, но, честно говоря, если бы он сказал, что они уже не вместе, не удивилась бы. Он не из тех, кто любит всех ставить в известность о подробностях своей личной жизни. Вот тогда я и услышала про Испанию. Это показалось мне даже закономерным – они расстались тихо, не устраивая показательных скандалов на радость завистникам… Больше я не делала попыток ее найти. Думала – она сама со мной свяжется, если захочет. Годы шли, и я начинала понимать, что, кажется, нашей дружбе конец. А потом – ваш звонок, эти похороны… На поминки я просто не могла идти – меня трясло, я рыдала, сама не знала, что прошлое вот так догонит меня и ударит, когда все вроде бы забылось…
Перед женщиной поставили кофе, она подняла на официанта вновь покрасневшие глаза и попросила счет.
– Вот и все, я рассказала, что знала. – Она сделала глоток и отставила чашку в сторону. – А насчет ее сумасшествия… Тут есть над чем подумать! Неизвестно, что у нее вышло с мужем, но ясно, что объяснение было – детей увезли в Англию, ее изолировали… Вы жили с ней – скажите, она в самом деле была…
– С ней случались припадки, – уклончиво ответила Ника. – В остальном она была нормальна.
– Значит, вспоминала меня?
– Несколько раз. И только вас одну.
– А она могла кому-то звонить? Покидать дом? Не держали же ее под замком? – продолжала расспрашивать Валерия, все более тревожно вглядываясь в глаза собеседнице. – Она не была пленницей?
Ника поспешила ее разуверить, попутно сообщив, что Ксении была обеспечена по-настоящему роскошная жизнь, пусть и в изоляции. Та слегка успокоилась, хотя выглядела по-прежнему озадаченной.
– Как же это с ней случилось? Я имею в виду…
– Не знаю, – искренне ответила Ника. – Меня не посвящали. Я уже увидела ее такой.
– А каков диагноз?
– Тоже не в курсе. Ее лечил частный психотерапевт, в сущности, из-за него и занимаются этим делом. Имел он право в одиночку ее лечить или нет…
– А! – Валерия махнула рукой. – В худшем случае отнимут лицензию на занятия частной практикой, и все! Доказать врачебную ошибку… Кто возбудил дело? Михаил Юрьевич?
