Я согласилась, что «типы» обязательно станут отпираться, Дина – хозяйка квартиры, подтвердит их показания, а милиция… Милиция и так мне не поверила. Видно, мой внешний вид не вызвал у них теплых чувств.
– А больше ничего нет, – уныло сказала я. – Только свидетельские показания… Юли… И Елены Викторовны.
Павлу я про Елену Викторовну почти ничего не рассказывала. Меня останавливало какое-то инстинктивное опасение. Я и сама не могла его объяснить. За кого я боялась? За себя бояться было поздно, я навредила себе, как только могла. Значит, за нее?
Мне была известна ее рассчетливость и осторожность. В конце концов, она была из тех людей, которые остро чувствуют опасность и не переступают некую критическую черту. Она отказалась вернуться вместе со мной в квартиру Жени. Предпочла послать меня одну. Я нисколько не обижалась на нее за этот поступок – кто знает, как бы поступила я сама… Но она беспокоилась обо мне. Ведь позвонила же она среди ночи, хотела знать, что со мной происходит… Мне вспомнился этот последний разговор. Если не считать уговоров не связываться с милицией, Елена Викторовна была на моей стороне. Правда, ей не удалось убедить меня, что она не ездила на дачу к Ивану. Свидетельство Юли по-прежнему очень меня тяготило. И вместе с тем… Я говорила себе, что существует множество женщин, которым подойдут названные Юлей приметы. Точнее, отсутствие примет. Деловой костюм – все равно что шапка-невидимка. Редко кто может припомнить даже цвет ткани, из которой сшит такой костюм. Единственной приметой, которая могла бы мне помочь, были глаза Елены Викторовны. Они в самом деле были у нее очень глубоко посажены. Но Юлины признания так меня ошеломили, что я не догадалась спросить об этой черточке… А теперь спросить было не у кого.
– О чем задумалась? – поинтересовался Павел. – Я тебя спросил, кто такая эта Елена Викторовна? Твой свидетель?
– Да. Но она не желает связываться с милицией. И думаю, что журналистов тоже испугается.
Мужчины переглянулись. Володя ответил солидным басом:
– Однако как не везет! О ком можно что-то снять – не хотят выставляться. А кто помирает, так хочет в телевизор – о тех приходится сюжет из пальца высасывать…
– Она точно сниматься не будет, – уверенно сказала я. – Дело в том, что Елена Викторовна сотрудничает на той студии, где устроился Женя. Мне она помогала только потому, что хотела выяснить – что происходит у нее под носом. Ее в курсе дела не держали. Думаю, она не горит желанием, чтобы ее начальство посадили… А может, и ей достанется…
– А все-таки нужно с ней связаться! – загорелся Павел. – Надя, пойми, ты ведь не можешь вечно прятаться! Нужно что-то предпринять!
И они оба накинулись на меня, забросали вопросами.
Я едва успевала отвечать то одному, то другому. О чем именно говорили на кухне Женя и Юля? Когда явился Роман? (Володя предложил его пока называть «третьим».) Я видела, что у себя в голове он уже снимает завлекательный сюжет. Телерасследование, на которые была большая мода. И чем конкретнее становились вопросы – о форме голубого свертка, росте Юли, ее внешности, об убийстве Ивана – тем труднее мне становилось отвечать. Я видела, что им важнее всего поинтереснее оформить сюжет. Постепенно у меня возникло ощущение, что мною, как таковой, и моей судьбой они не очень интересуются. Дело не в том, что я желала стать главной героиней сюжета! Я вообще не хотела, чтобы об этом снимали страшную развлекаловку, этакую острую приправу для семейного ужина перед телевизором! Для меня-то это была настоящая жизнь, моя и только моя!
Наступил момент, когда я не выдержала и сорвалась. Это произошло, когда они уловили в моем рассказе об отношениях Жени и Романа некую недомолвку. Володя прямо спросил, может, парня соблазнили? Я уверена, что это так? И добавил, как бы про себя:
– Хорошая фишка.
– Хватит! – вырвалось у меня. – Это не предмет для шуточек! Я не желаю, чтобы вы снимали какие-то сюжеты!
Это не произвело на них никакого впечатления. Володя только скользнул по мне беглым взглядом и направился к телефону. Стоя прямо за моим изголовьем, он снял трубку, быстро набрал номер и громо-гласно сообщил кому-то, что сегодня вернется поздно. Да, работа. Да, срочная. Судя по его нетерпеливому, раздраженному тону, собеседницей была жена.
– Ну все, отделался, – радостно сообщил он, кладя трубку на место. – Надя, э-э-э… Так как насчет кассеты?
Вмешался Павел – он видел, в каком я состоянии, и говорил намного мягче. Он популярно объяснил мне, что снимать или не снимать сюжет, в конце концов, буду решать я. Дело может обернуться так, что мне ничего другого не останется, как согласиться. Но кассету с таким важным материалом, безусловно, нужно получить как можно скорее.
С этим невозможно было спорить. У меня у самой кошки на душе скребли. Не думаю, что у Жени сейчас было настроение слушать музыку, да и дисков там почти не осталось… Но он мог случайно поинтересоваться, что за кассеты стоят в магнитофоне. А вдруг он нажмет кнопку и услышит голос Ивана, объясняющего мне, как добраться до студии?
– Вы что, правда хотите туда поехать? – спросила я. – Вы не боитесь?
И тут же поняла абсурдность своего вопроса. Против этой парочки Женя и Роман ничего бы сделать не смогли. Разве что с помощью оружия? Но эту возможность я отвергла. Они сейчас слишком напуганы моим контактом с милицией, чтобы войти в открытый конфликт.
– Дайте сумку, – попросила я. Достала оттуда свои ключи, а также подробно написала, как добраться до моего дома.
– Надеюсь, они уже ушли, – сказала я, передавая ключи Павлу. – Все-таки Женя должен был понять, что я туда не вернусь.
Так выяснилось, что я с ним только что разговаривала. Павел поинтересовался о чем. Я вкратце объяснила, что Женя уговаривал меня встретиться. Но ни слова не сказала о своей оговорке. Я до сих пор ощущала острую вину за то, что так глупо проговорилась… Но может быть, Женя меня не понял? Вся надежда была на это.
Когда мужчины стали одеваться, я впервые сообразила, что останусь в квартире совершенно одна. Это меня очень встревожило, хотя Павел меня успокаивал:
– Замки, конечно, не ахти какие сложные, но ведь и они не профессиональные воры… Дверь выбивать не решатся. А ты, если заметишь что-то подозрительное, – сразу звони в милицию!
И они ушли. Когда за ними закрылась дверь, я испытала новый приступ тревоги. Совсем как в детстве – тогда я очень боялась оставаться дома одна. Жар, как мне показалось, немного спал. Неудивительно, я ведь принимала аспирин. Чувствовала я себя совершенно измочаленной, но тем не менее встала, натянула халат и подошла к окну. Во дворе мне удалось рассмотреть силуэты двух мужчин, что-то обсуждающих рядом с машиной. Потом они сели, хлопнули дверцами и выехали со двора. Фары на миг осветили подворотню – ту, где я стояла всего сутки назад, ожидая, когда выйдет из подъезда моя спутница. Где она теперь? Что думает обо мне? Что делает?
Я отошла от окна и уселась в кресло. Ложиться не хотелось. Лежа я чувствовала себя беззащитной. На всякий случай я решила сидеть. По крайней мере так труднее заснуть. Во сне я не услышу, как кто-то вламывается в квартиру…
