– Давно. Отец еще сидел без работы. И я не работала. Да еще ты родила. Так что все одно к одному… У нас есть только эта квартира, а денег не хватит, даже чтобы мебель перевезти.
– Приходил папа! – вмешался Мартын.
– Что ты сказал? – Заявление сына отвлекло Настю отдачи. Она повернула ребенка лицом к себе: – Папа приходил сюда?!
– Принес алименты, – кивнула мать. – Двести тысяч выложил.
– Не густо!
– А… – Та махнула рукой. – С него и этих грошей никто не просил. Спрашивал, где ты теперь живешь. Я не дала адреса. Он говорил, что ты не поднимаешь трубку. Я тоже звонила – тебя там не было.
– Меня и правда там не было, – Настя подбрасывала сына на коленях. – И я туда не вернусь. Я буду жить тут. Ты не возражаешь, мам?
Конечно, мать не возражала. Она немного успокоилась.
Поставила на стол печенье, халву, чай. Смотрела, как дочь ест, и не задавала больше вопросов. Только под конец чаепития сказала:
– Теперь мне будет легче.
– Почему? – Настя поставила на стол пустую чашку.
– Я все время боялась, что эта шайка что-то с тобой сделала. Никаких известий… Ты могла бы позвонить.
– Я не хотела тебя тревожить, – ляпнула Настя. Поняла, что сказала глупость, и обрадовалась, когда мать промолчала.
До вечера она играла с Мартыном. Мать все время была рядом, будто боялась, что дочь опять пропадет. С работы пришел отец. Виду него был усталый, и появление дочери он воспринял довольно равнодушно. Настя поняла, что отец все еще на нее сердится. Улучив минутку, она заперлась в ванной и разделила свои деньги на две части. Одну часть – пять тысяч с половиной – она предназначала Ксеньке. Вторую – родителям. Эту вторую часть она спрятала между грязным бельем в стиральной машине. Сюда заглядывала только мама. «По крайней мере, Мартын не доберется и не порвет», – подумала Настя. А пять с половиной тысяч она аккуратно пересчитала, перетянула резинкой и положила обратно в свою сумку. Ее мучил вопрос – как отдавать эти деньги? Если отдать без свидетелей, на глазах у Ксенькиных друзей, то та, , чего доброго, потом будет все отрицать. Расписки от такой стервы не дождешься. А кого позвать в свидетели? Отца с мамой?
Но все решилось само собой. Как только семья села ужинать, в дверь позвонили. Отец швырнул вилку и встал:
– Это опять они!
– Петр, не ходи! Я лучше сразу вызову милицию. – Мать побежала к телефону, но Настя крикнула:
– Ничего не делайте! Откройте! Я сама. Сама все сделаю.
Отец ничего ей не сказал. Когда он отпирал дверь, Настя стояла у него за спиной.
– О, блядь, наконец-то! – радостно сказала Ксенька, увидев ее. – А я все думала – куда ты слиняла? Приветик!
– Пошла вон! – сквозь зубы прошипел отец.
– А я не к вам пришла, – выламывалась Ксенька. Она была на площадке одна. – А я к ней пришла. Она мне кое-что должна.
– А ну, зайди, – неожиданно сказала Настя и схватила Ксеньку за рукав. – Зайди, зайди! Я тебя сейчас сильно обрадую!
Та ошеломленно подчинилась. Оказавшись в квартире, Ксенька повела носом и протянула:
– О, дай пожрать! Я сутра не ела!
– А теперь, в присутствии свидетелей, – нервно заговорила Настя, – ты подтвердишь, что полторы тысячи уже получила. Было это?
– Было, – кивнула Ксенька. – А теперь гони еще пять с половиной. Видишь, все по-божески.
Отец онемел, увидев, как Настя достает из сумки пачку долларов. У Ксеньки забегали глаза. Она явно не ждала, что история будет иметь такой благополучный конец. Она даже оробела и заговорила немного повежливей:
– Серьезно, тут все? Обалдеть…
– Считай! – Настя ткнула ей в лицо деньги.
Ксенька схватила пачку, упала на колени перед галошницей и стала пересчитывать бумажки. Настя склонилась над ней и внимательно следила за ее грязными руками с ярким лаком на ногтях. Наконец Ксенька закончила подсчет:
– Точно… Ну, ты даешь…
– Это я тебе в последний раз даю! – отрезала Настя. – А теперь давай – пиши расписку. Что семь тысяч ты получила и больше никаких претензий ко мне не имеешь.
Ксенька заколебалась, но в конце концов расписку написала. Она притихла совершенно. И ни сказала ни слова, когда Настя ее вытолкала. Вскоре на улице поднялся такой крик, что слышно было даже в прихожей. Настя подбежала к окну и увидела, как у подъезда беснуется Ксенька, размахивая пачкой денег. Ее муж пытался вырвать у нее пачку, но она не давала. Вопила, визжала, прыгала и вообще вела себя, как буйнопомешанная. Настя от досады прикусила губу. Она боялась, что деньги увидят соседи, и пойдут сплетни… И в самом деле, из какого-то окна послышался возмущенный женский голос:
– Сейчас опять милицию вызову! Свиньи! Засрали весь двор! Изгадили дом! Пошли отсюда!
– Тетка! – заорала Ксенька, запрокидывая кверху молочно-белое лицо. – Пошла ты…
И она со вкусом, смачно матюгнулась. Окно захлопнулось. Настя увидела, как компания удаляется. Она проводила их взглядом и задернула штору.
Отец молча пропустил ее, когда они разминулись в коридоре. Он не сказал ни слова. Мать, которая тоже видела, как Ксенька считает деньги, стояла с приоткрытым ртом. Но на Мартына эта сцена не произвела никакого впечатления. Он не знал, что такое доллары, и потому не мучил Настю вопросами, когда они укладывались спать.
И только когда мальчик уснул, в их темную комнату тихо вошел отец. Настя спрятала нос под одеяло и зажмурилась.
– Я слышу, что ты не спишь, – прошептал отец. – Можно сесть?
Она не ответила. Он со вздохом опустился на стул рядом с ее кроватью. Помолчал и еле слышно заговорил:
– Я не буду сейчас спрашивать, откуда у тебя эти деньги. Ты все равно не скажешь. Молчишь? Ну, молчи. Я не буду спрашивать, где ты пропадала целую неделю. Это уже не в первый раз… И наверное, не в последний. Я хочу знать только одно. Догадываешься, о чем я говорю?
Настя не выдержала и высунула нос наружу:
– Я честно заработала эти деньги, пап.
– А я и не говорю, что нечестно. – Отец помолчал. – Скажи… Что тогда случилось на танцах? Ведь ты… Может, ты имеешь какое-то отношение к той девушке, которая погибла?
Настя вскинулась:
– Папа, но Мартын здесь!
– Он спит, – отрезал отец.
И действительно, они слышали ровное, сонное дыхание мальчика. Отец еще тише спросил:
– Это сделала ты?
Настя поймала его за руку и Крепко сжала ему пальцы. Потом отпустила их, не встретив ответного пожатия.
– Как ты понял? – спросила она.
– Боюсь, что я понял это давно… Но сам скрывал от себя, что понял.
