Маша горько усмехнулась и, пройдя в свою комнату, принялась за уборку. Отец приехал без вещей, и тем не менее всюду замечались следы чужого присутствия. В глиняном блюдце, куда девушка обычно складывала всякие нужные мелочи (таких блюдец, коробочек и вазочек в комнате были десятки), теперь красовались два отвратительных пахнущих окурка, которые некурящая Маша брезгливо высыпала в целлофановый пакет, завязав его узлом. На столе лежал использованный железнодорожный билет из Петербурга в Москву, рядом – очки в черном кожаном футляре. Девушка вытащила их, примерила и, зажмурившись, сразу сняла. У отца испортилось зрение, это тоже было новостью. Она перебирала вещи со смешанным чувством печали и обиды, все больше и больше убеждаясь в том, что человек, оставивший их здесь, стал ей чужим. «Вчера вечером он так меня защищал, обвинял маму и Андрея, а теперь разговаривает со мной, как с истеричкой… Что же это такое, почему мне не прощают того, что я остаюсь при своем мнении? Неужели надо себя ломать, чтобы рядом с тобой остался хоть кто-то? Даже такие люди, как брат, отец? А если я не хочу иметь родственников такой ценой?»
Это была пугающая и вместе с тем очень искренняя мысль. Маша остановилась, держа в руках тяжелую керамическую вазочку, доверху наполненную никелевыми монетками достоинством в одну копейку. Из таких монет она мастерила роскошные мониста кукольным цыганкам, которых покупали довольно охотно, особенно на волне популярного мюзикла «Нотр-Дам де Пари».
«Такой ценой… Никакой ценой! Не хочу больше платить за то, чтобы меня любили! Ни деньгами, ни «правильным» поведением, ни пониманием, ничем вообще! Я плачу, плачу, а взамен только теряю и проигрываю! Все, не будет этого! Теперь я одна, и пусть останусь одна! Если они меня любят, будут любить без условий».
В этот миг она вдруг подумала о ребенке, но уже не как о большой плачущей кукле, с которой не совсем ясно, что делать, а как о маленьком человеке, который и будет любить ее так, как она хочет – безусловно и верно. «Да, и я буду любить его так, больше всего на свете, но… Из воздуха ведь он не появится!»
В дверь позвонили – коротко и отрывисто. От неожиданности задумавшаяся Маша выпустила из рук вазочку, и та с удовлетворенным звоном раскололась на полу. Серебристые монетки вылились из обломков медленным шелестящим потоком и замерли, напоминая груду свежей рыбьей чешуи.
Выругавшись, Маша переступила через осколки и отправилась открывать. Она не ждала отца – слишком рано, но это вполне мог быть Илья. И все же она взглянула в «глазок», и рука, потянувшаяся было к задвижке, остановилась.
В подъезде оказалось темно. Еще меньше часа назад, когда девушка вернулась домой, там горела лампочка, но сейчас в «глазок» не видно ничего. Вздрогнув, она отстранилась от двери, а потом нерешительно спросила:
– Кто там?
– Я, открой, – тут же глухо ответил чей-то голос. Говоривший произнес эти слова на выдохе, так что невозможно было даже понять, принадлежит голос женщине или мужчине.
– Кто? – переспросила Маша, попутно нашаривая в кармане висевшей рядом куртки ключи.
Она решила запереть замки и ругала себя за то, что не сделала этого сразу же, вернувшись домой. Однако девушка остановилась, сжимая ключ влажными от волнения пальцами. За дверью послышался шорох, а потом звук, от которого у нее по спине прошла ледяная дрожь. Тот, кто стоял за дверью, начал царапать накладку верхнего замка чем-то тонким и острым, как показалось девушке.
– Вы обнаглели? – воскликнула она. И добавила, явно противореча истине: – Среди бела дня!
– Чего? – откликнулась темнота за дверью, и тут Маша с облегчением узнала голос.
Она никогда бы не подумала, что способна так обрадоваться соседу, живущему напротив. Хотя Маша и недолюбливала мужа Анжелы, бояться его у нее причин не было, и поэтому она сразу отперла дверь. На пороге в самом деле стоял Василий.
– Опять какая-то гнида лампочку выкрутила, – гневно сообщил он с места в карьер.
– Ну, так это не я! – тут же ощетинилась Маша, которую раздражало его вечное, агрессивное нытье.
– Я, что ли? – Мужчина собрал в складки низкий красный лоб. – Вчера, сегодня… Дети сейчас из секций вернутся, что им, на ощупь пробираться? – И без перехода сменив сердитый тон на дружелюбный, попросил: – Посвети мне чем-нибудь, я посмотрю, что там. Никак патрон не нащупаю.
Первое, что попалось Маше под руку, был подарок его жены – свечка в виде ангелочка, преподносящего сердце. Она зажгла ее и вышла на площадку вслед за соседом. Тот вскочил на припасенную табуретку и, вглядевшись в стену, выругался:
– Мать вашу, это уж совсем! Патрон срезали, под корень! Это мне полвечера возиться – провода из гнезда вытащили! Ну, поймаю – убью!
– Анжела дома? – По Машиным пальцам потек горячий воск – ангелочек горел стремительно, и головы у него уже не было.
– Бегает где-то, – зло бросил Василий, спрыгивая с табуретки. – Добегается опять! А, чтоб это все сгорело, приходишь домой после работы усталый, весь день на стройке, на холоде, а дома грязь, бардак, ужина нет, детей нет, жена куда-то умотала! Хоть с завязанными руками, а все равно! Что это за жизнь, я спрашиваю?
– Меня спрашивать не надо. – Маша опустила шумно затрещавшую вдруг свечку. – Если нужно и дальше светить, пойду фонарик поищу.
– Твой приятель велел сразу ему звонить, если что-то произойдет, – со злобной иронией заявил Василий. – Звонить, что ли? Он сказал, даже мелочь важна. Где это ты мента нашла?
– У тебя есть его телефон? – Маша игнорировала вопрос, как игнорировала почти все, что говорил этот малоприятный тип.
Тот похлопал себя по карманам джинсов:
– Где… да вот, визитка. Вчера дал. Так звонить или сама? Патрон кто-то срезал с умыслом, вчера вот тоже сперва свет убрали, потом на Анжелку напали. Да где она шляется! – мгновенно придя в ярость, воскликнул он.
– Сама позвоню. – Бросив взгляд на визитку, Маша убедилась, что это точная копия той, которую она получила от Амелькина. Вернувшись в квартиру, она задула догоравшую свечку, уже всерьез обжигавшую ей пальцы, и заперла дверь, на этот раз – на все замки.
«Значит, телефон можно дать кому угодно, только не мне? – От этой мысли Маше сделалось так обидно, словно ее внезапно ткнули носом во все ее недостатки, как собаку – в погрызенные тапки. – Ваське, этому дядьке в милиции… А мне даже на самый крайний случай – не стоит! Как это понимать?!» Она не принимала даже такого объяснения, что Илья мог попросту забыть об этом, тем более что вскоре собирался снова приехать. «Так со мной никто не обращался! Нравлюсь я ему или нет? Если нет – зачем ресторан, зачем «Нора», и эти пристальные взгляды, и поцелуй на прощание… Кстати, поцелуй мне не понравился!»
Она достала мобильный телефон, набрала номер, указанный на визитке, и со злорадным нетерпением принялась ждать ответа. Однако ее постигло разочарование. Илья трубку не взял. Второй номер, указанный ниже, был помечен как рабочий. Маша осторожно набрала его, но вместо живого голоса услышала автоответчик. На фоне медитативной приятной музыки женский голос сообщил, что она позвонила в частную семейную консультацию, извинился, что прием на сегодня и запись на завтра уже закончены, и предложил оставить свои координаты после длинного гудка.
