Лиза обиженно замолчала, а он продолжал:
– И вот, значит, он погостил у этих друзей, расспросил их про кордоны, про обыски, про все такое…
А потом собрался домой. – И вдруг к нему на улице подходит девушка – она жила в том же доме на углу Покровского бульвара, и говорит, что в их квартире ЧК, а его брат с женой и дочкой уже где-то спрятались. Он повернул назад, и все время думал, где же они… Хотел зайти к знакомым, у которых они часто бывали, – тоже молодая семья, потом почему-то испугался. Решил, что только навлечет на людей опасность.
– А где же они были? – не вытерпела Лиза. – Он их нашел?
– Нет, – мрачно ответил Феликс, – никого он не нашел и сам едва не пропал… Бросился к своим приятелям, ну, тем самым, которые уезжали на Украину под видом цыганского хора. Хотел сперва попросить, чтобы они взяли его с собой. Потом вдруг подумал, что ведь его брат с женой еще могут вернуться в квартиру, значит, надо постараться их найти… Но никто в квартиру не вернулся. Она сперва была под надзором, а потом туда вселили сразу шесть рабочих семей. С квартирой было покончено.
– А драгоценности?!
– Вот-вот, подходим к самому главному. Он не знал, успел ли брат забрать драгоценности из тайника или он тоже ушел из квартиры внезапно… Никто ничего не мог ему рассказать, он боялся спрашивать об этом. Скрывался, жил где попало и все пытался что-то узнать о брате… Потом ударил такой голод, что все бросились прочь из Москвы безо всяких там кордонов! А он не мог уехать – у него даже документов не было, все пропало. Выправлять новые документы?
Это значит – сразу сесть. Думаю, ЧК как-то узнала о драгоценностях, кто-то донес… Или дело было не в драгоценностях, а просто их ловили, как графьев и буржуев. Этот парень перебивался там с воды на хлеб, даже тифом болел, но почему-то не умер, выжил…
Потом ему удалось выправить себе документы, найти работу – учителем в рабочей школе… Ему ничего не платили, только карточки на хлеб давали и немного дров. Короче, сплошной кошмар. Ничего он не узнал про брата и тогда-то пожалел, что не уехал в Киев.
Мучился он долго, очень тосковал один и все боялся, что его заберут. Но его почему-то не трогали. Забыли, наверное, да и жалкий он был такой, совсем скелет… А если никто не завидует – никто не доносит. И главное – он молчал про свое происхождение.
– А кем он тебе приходился? – спросила Лиза, которая до сих пор слушала затаив дыхание. – Дедушкой?
– Да, – кивнул Феликс. – Я не буду тебе рассказывать, как он тут перебивался, как устраивал свою жизнь, как работал… Главное, что он больше никогда в ту квартиру не входил. И никогда больше не увидел своего брата и его семью.
– А… Сокровища все еще там?
Феликс пожал плечами и стал давить окурок в блюдце. Потом без перерыва произнес:
– Короче говоря, он женился. В тридцать восьмом году у него родилась дочь, в сороковом – сын. Этот сын и был мой отец.
– А… Сокровища… – снова начала Лиза, но Феликс так хмуро поглядел на нее, что она замолчала.
– Слушай, а ты не сваришь мне еще кофе? – спросил он внезапно, отводя взгляд. – Очень пить хочется… И голова такая тяжелая.
Они вместе отправились на кухню, и там, присев за стол, он тихо продолжал рассказывать, глядя, как Лиза возится с туркой.
– Жили они плохо. Девочка скоро заболела и умерла, а мой отец едва выжил… Им выделили крохотную комнатенку в коммуналке, дедушка по-прежнему был учителем, закончил какие-то рабочие курсы и тому подобное… Настоящего образования у него не было, кроме гимназии, но этим не стоило хвастаться. А бабушка была такая милая, она-то и тянула на себе весь дом.
Работала простой рабочей на заводе, хотя ее отец был царским генералом, представь себе… Они оба – и дедушка и бабушка – уже были немолодые, когда поженились, и много хлебнули до этого…
– Им, наверное, было лет по сорок? – спросила Лиза, оборачиваясь.
– Немножко не хватало до сорока. Бабушка, кстати, тоже была католичкой, по своей матери.
– Тоже?
– Ну ведь дед был католик, – напомнил Феликс. – Ну, конечно, своих детей они не крестили. Хотя бабушка всех их учила молиться. И меня тоже.
– Да? Это так для тебя важно?
– Конечно, – очень серьезно ответил он. – А для тебя разве нет?
– Не знаю, никогда не молилась, – задумчиво проговорила Лиза. – Даже не понимаю почему… Наверное, не возникало потребности…
– Сто раз возникала потребность, только ты не понимала! – рассердился Феликс.
Лиза обиделась:
– Ты лучше скажи, откуда у тебя кровь на одежде, католик!
– При чем тут это?
Она замолчала, отвернулась. Сдержала неосторожные слова на выходе, не дала им сорваться, все испортить. Феликс помолчал, тоже успокаиваясь постепенно, и продолжал:
– Дедушка умер уже во время войны, в Москве.
Они никуда не уехали. Дед вообще на всю жизнь прикипел к этому городу с того самого дня, как исчезла его семья. Может быть, он все еще ждал каких-то известий от брата?
– Через столько лет?
– Люди ждут и дольше… Надо ведь на что-то надеяться!
– Какой ты философ… – Кофе вскипел, Лиза налила его в две чашки и подсела ближе к нему. – Я и не думала, что у тебя бывают такие мысли!
При первом знакомстве ты мне показался, знаешь…
– Дурачком? – подхватил он. – Я многим кажусь полным идиотом или пацаном. Я знаю.
– Ну не сердись! – Лиза похлопала его по локтю и заинтересованно спросила:
– Ну а как все-таки с драгоценностями?
– Как? Тебе лучше знать.
Этот ответ она проглотила не поморщившись. Она уже поняла, что Феликс в чем-то ее подозревает и, уж конечно, что это подозрение напрямую связано с сокровищами. И только возразила:
– Прости, но ни черта не знаю! Это честно! Может, ты все-таки расскажешь мне эту историю до конца? Ты остановился на войне.
Он пристально и устало посмотрел на нее, опустил глаза. Кофе остывал перед ним, но он не притронулся к чашке. И Лиза забыла про свою.
– Бабушка работала на заводе. Растила сына. Жили они очень стесненно, но она никогда не жаловалась.
Она вообще не любила жаловаться, потому что слишком много перенесла. Такие люди уже не жалуются, они, наоборот, радуются всему, чему только могут.
После войны они еще долго мучились в коммуналке, потом, когда отец вырос, поступил в институт, им дали однокомнатную квартиру. Ну, потом отец работал, потом женился, и тогда родился я…
– Твой отец тоже поздно женился, как я поняла?
– Да. Ему было уже тридцать пять лет.
