– Ну-ну, – миролюбиво ответил он. – Я просто хотел показать тебе глухое местечко, сама рвалась на природу, в пампасы.
– Но не в такие!
– А какие ты хотела увидеть? Это обычный деревенский дом, нежилой, запущенный. Если бы я знал, что ты говоришь просто так, то вернулись бы в Москву, к тебе или… – он замялся, – ко мне. Нужно было прямо говорить, что тебе нужна ванная и чистое белье.
– Мне ничего не нужно!
– О господи, неужели все женщины на один лад? – задал он философский вопрос и выпустил облако дыма. – Почему ты не можешь это принять как экскурсию?
– Потому что … – у нее начиналась настоящая истерика, – мне завтра на работу!
– Туда попадешь вовремя.
Но Мария не выдержала – она уже плакала. Борис не утешал – он остался на своем месте, меланхолично докуривая сигарету. Наконец потушил ее и сказал, что они немедленно вернутся в город.
– Да! – сквозь рыдания ответила она.
– Ну так поехали. Стоит плакать из-за пустяков.
– Погоди, – она торопливо вытерла слезы и взглянула на него припухшими отчаянными глазами. – Я не понимаю тебя, потому и плачу. Не из-за подушек, не из-за умывальника… Я не понимаю, чего ты от меня хочешь!
– Кажется, была возможность понять.
– Не сердись, – она с мольбой вглядывалась в его замкнутое лицо. – Ты ведешь себя так странно! Иногда мне кажется, что я тебе нравлюсь, иногда ты меня просто не замечаешь. Как будто я не женщина, а пустое место.
Он нервно взъерошил мокрые волосы:
– Черт возьми, первая сцена! А у нас еще ничего не было! Рановато!
– Это не сцена, это… – она не могла подобрать слов. – Я хочу знать – нравлюсь тебе или нет? Или тебе просто не с кем провести вечер? Там, на берегу, ты даже не взглянул на меня!
– Как это? По-моему, это ты меня отшвырнула, как мальчишку.
– Нет, прежде…
– Ну, прости, – ответил он в сердцах. – Ты придумала себе какой-то сценарий, а когда что-то не клеится, начинаешь устраивать истерики. Я живой человек, а не биоробот. Или принимай меня таким, какой я есть, или давай больше не встречаться.
И, подумав, неожиданно уточнил:
– Чего бы очень не хотелось.
Мария вскочила и вынула у него окурок, тщательно загасила в стакане. А потом положила руки ему на плечи. Его лицо слегка подергивалось – женщина впервые приметила этот маленький нервный тик в углу рта – будто там под кожей копошился крохотный червячок.
– Мне тоже не хочется тебя терять, – тихо сказала она, стараясь встретить его ускользающий обиженный взгляд. – Я не истеричка, не думай. Просто у меня уже давно… Никого не было. И я боюсь, как в первый раз, хочется какой-то романтики… Я дура, да?
– Тут кто-то, кажется, хотел в Москву? – совершенно равнодушно спросил мужчина, по всей видимости, разглядывая умывальник.
– Нет.
– Если нужно – машина готова.
– Нет, я хочу остаться.
– На заплесневелых подушках?
– Хоть на полу.
– Тут водятся крысы, – припугнул ее Борис. В его голосе уже звучала улыбка, и Мария обрадовалась, как будто услышала невесть что приятное.
– Пускай водятся! – воскликнула она. – Ну, посмотри на меня! Не сердись… Только будь немного… Снисходительней. Я отвыкла от мужчин, совсем одичала. Долго жила одна, понимаешь? Не умею общаться… Забыла, как это делается…
– Придется привыкать, – он легонько отстранил ее. – Постель я постелил. Иди, ложись, а я сейчас.
И вышел во двор. Мария вошла в комнату, при свете единственной лампочки увидела убогое ложе, приготовленное для их первой ночи, храбро сняла платье, легла поверх драного одеяла, из которого клочьями высовывалась рыжая вата, внутренне содрогнулась – то ли от омерзения, то ли от предвкушения. Когда вошел Борис, она лежала с открытыми глазами, разглядывая дощатый потолок. Он спокойно разделся и прежде, чем лечь, будничным голосом спросил: не погасить ли свет?
Глава 10
Мария проснулась, потому что ей на лицо легли горячие лучи уже высоко поднявшегося солнца. Она потянулась было, думая еще подремать, пока не раздастся звонок будильника, и вдруг резко села – так, что закружилась голова. Пригладила встрепанные волосы, оглядела убогую комнату, постель и вскочила, лихорадочно нашаривая платье. Туфли отыскались только на кухне – она их скинула на пороге. Дверь на крыльцо стояла нараспашку, и было видно спину Бориса. Тот мирно сидел на верхней ступеньке и курил.
– Я опоздала на работу! – панически вырикнула женщина.
– Великое дело, – отозвался тот. – Умойся, я принес воды.
– Но как же так… – Мария наспех побрызгала в лицо ледяной водой из рукомойника, поискала, чем вытереться, но, увидев линялую тряпку, заменявшую полотенце, брезгливо отвернулась. Она вышла на крыльцо и подставила мокрое лицо лучам солнца. При свете участок уже не казался таким мрачным, но зато стало видно, насколько он запущен. Крохотный клочок земли – сотки четыре, не больше – весь зарос бурьяном и лопухами. Лопухи вымахали огромные и напоминали какие-то тропические растения. Несколько старых яблонь, кустарник, в котором горожанка-Мария смутно опознала крыжовник, – вот и все посадки. Возле крыльца виднелся сложенный из кирпичей мангал, в нем чернела зола.
– Я никогда не опаздывала, – растерянно сказала женщина.
– Значит, пора начать, – усмехнулся Борис. – Ты готова? Поехали отсюда, я зверски голоден.
– Отвези меня в Москву, – взмолилась она. – Встретимся где-нибудь вечером!
Но тот заявил, что ему плевать на работу Маши – так он теперь ее звал – и прежде всего необходимо позавтракать. А там видно будет. Женщина покорилась и уселась в машину. В самом деле, и она уже нервничала намного меньше. Мария решила позвонить с мобильного на работу и сказать, что заболела. У нее… Ну, скажем, аллергия на какую-то зелень. Нет, пусть на тополиный пух. Этот номер пройдет, у нее уже как-то была аллергия, но тогда она все-таки пришла на работу и пугала всех своим красным, опухшим лицом и громогласным чиханием. Тогда она пила супрастин, глотала горький хлористый кальций, но все-таки больничный не взяла.
«Это потому, что дома было бы еще тоскливее, – подумала она, глядя, как Борис запирает дом. – Но сейчас все иначе».
Позавтракали они в каком-то грязноватом придорожном кафе. Борис уплетал сомнительные чебуреки и пил кофе из пластикового стаканчика. Мария решилась съесть жесткий бутерброд с сыром. Оба смеялись, ночная неловкость исчезла – ее как будто растворило высокое яркое солнце. Марии теперь не верилось, что она могла быть такой недотрогой. Борис над нею подшучивал и клялся, что грешным делом решил, будто нарвался на старую деву.
– Ты вела себя так, будто у тебя никого до меня не было.
