Толстый слой пепла обвалился прямо на полированный стол, однако Настя даже глазом не моргнула. Она давно поняла, что ее начальнику очень на многое в этой жизни наплевать. В том числе и на возможный пожар. «А если ему все равно – мне и подавно!»
– Он всегда возвращает деньги, – кивнул своим мыслям Валерьян Тимофеевич и нахмурился, как будто кто-то с ним неслышно спорил. – С процентами. И практически в срок. Я удивляюсь – как?
– Что? – не выдержала девушка. – Почему – как? Если он берет кредиты, значит, надеется их отдать. Стало быть, у него есть какой-то план действий?
Тот качнул сигарой:
– Да никакого. Он не может отдать их – физически не может, материально, даже морально, если тебе интересен этот аспект дела. Потому что он – полное ничтожество, у которого нет за душой даже горелой спички.
И он в качестве примера показал Насте на обгорелую восковую спичку, которая дотлевала в пепельнице. Девушка испуганно приподнялась:
– Как – нет? А его недвижимость…
– Дача? Квартира? – Тот криво улыбнулся, отчего его лицо мигом приобрело знакомое неприятное выражение, которое так бесило Марию. – Все проверено. Я был бы идиотом, если бы не проверил. Их нет.
– Как? Но Маша… – От изумления и от дыма Настя стала задыхаться. – Она там была! Видела своими глазами!
– Видеть можно что угодно. – Валерьян Тимофеевич подошел к окно и двумя пальцами раздвинул пыльные полоски жалюзи. – Вот я вижу дом напротив. Но разве он – мой?
И, качнув сигарой, отчего пепел вновь усыпал ковер, добавил:
– Хотя было бы совсем неплохо.
Настя сидела, оцепенев. У нее никак не укладывалось в голове, что… Вдруг она вскочила:
– Так Лукин – нищий? Как же он расплачивается?
– Теперь ты понимаешь, почему я пожалел твою подругу? Жаль, что поздно.
– Ой, – девушка прижала руки к груди. Сердце колотилось так, что к горлу подступила дурнота. – Он аферист?!
– А вот не знаю, – Валерьян Тимофеевич продолжал в задумчивости созерцать дом напротив, как будто всерьез прикидывал возможность им завладеть. – Он все возвращает. Поймать его на чем-то нельзя. Бумаги в порядке. Никогда никаких проколов по этой части. Но говорю тебе, дочка, – он мне очень не нравится. И держись от него подальше!
Он обернулся с внушительным видом. Настя растерянно встретила его взгляд:
– Я и держусь. Но Маша…
– А она пусть с ним разведется, – тот вновь отвернулся. – Только не было бы поздно…
– Что вы имеете в виду?
– Он взял у меня очередной кредит. На какую-то там красную рыбу… Мне, впрочем, все равно, на что – хоть на корону Российской империи. А залогом поставили квартиру твоей подруги.
– А… Он заплатит?
– Мне во всяком случае всегда платил, – холодно ответил начальник. – Только вот не понимаю – каким образом?
– Почему… – Настя отвела с глаз упавшие волосы и постаралась взглянуть начальнику в лицо. Но это никак не удавалось. Тот все время оставался неуловим – иной раз ей начинало казаться, что перед нею призрак, человек с несколькими лицами. Или вообще без лица. – Почему вы так со мной откровенны? Я просто секретарша!
– Ты умная девушка.
– Ну и что? Это еще не причина выдавать мне такие тайны.
Он отмахнулся:
– Какие там тайны! Все, что я хочу, – это чтобы не пострадала твоя приятельница. Когда я увидел их вместе в ЗАГСе, сразу понял – бедняжке придется туго. Она смотрела на него, как преданная собачонка. Вот все, что меня волнует. Ну, а допрос…
– Простите…
– Не за что. Боюсь только, что ничего толкового я им не смог сказать. Теперь – иди работай.
Настя изумленно встала:
– То есть…
– Ты остаешься на работе. Получаешь прежнюю зарплату. Сейчас посмотри почту и ответь, кому нужно. Сама все знаешь.
Валерьян Тимофеевич вновь углубился в изучение дома напротив – этот маленький двухэтажный особнячок конца девятнадцатого века его будто заворожил. Настя бесшумно вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Усевшись за компьютер, она некоторое время созерцала свое смутное отражение в темном экране.
«Он должен был меня уволить. Был обязан. Так сделал бы любой. Из-за меня его таскали к следователю. У меня оказался слишком длинный язык. А он…»
* * *
Диалог Валерьяна Тимофеевича, утром вызванного в качестве свидетеля, и следователя в самом деле не был слишком содержательным.
– Вы были знакомы с Чистяковой?
– Немного. В лицо узнавал. – Валерьян Тимофеевич расположился с комфортом и обнюхивал очередную сигару, готовясь ее закурить. Казалось, ему было абсолютно все равно, где заниматься этим вредным для здоровья, но элегантным занятием – в собственном офисе, в кабинете следователя или даже в тюрьме. Даже там он с невозмутимо-варварским видом откусил бы кончик сигары, выплюнул его и закурил, подняв крохотные серые глазки к потолку.
– Что-нибудь можете рассказать об ее отношениях с вашим компаньоном?
Тот отрицательно качнул сигарой.
– А об ее прежних браках что-то знали?
– Она была замужем? Поразительно, – Валерьян Тимофеевич нахмурился и вдруг широко улыбнулся, что на этот раз ничуть не украсило его расплющенное мучнистое лицо. – Я думал, она старая дева. Даже сомневался, что Борис с ней спит. Думал – может, просто друзья?
– А в последние дни перед ее смертью вы ничего особенного не замечали?
Тот улыбнулся и достал восковые спички:
– А что я мог заметить? У них своя жизнь. У меня – своя. Вы меня сразу предупредите – долго еще? Если не дольше десяти минут – я в машине закурю. Не люблю дымить на ходу, говорят – вредно. Жена говорит – на ходу глубже дышат, а потом и рак, и все что хотите…
Его отпустили.
Глава 19
Оглядываясь на то мирное, неподвижное болото, которым теперь казалась прежняя жизнь, Мария иногда признавалась себе, что о чем-то сожалеет. Нет, не об одиноких вечерах, не о готовке для самой себя, не о медленной деградации… Вовсе нет. О чем же? Там осталось ощущение невыносимой скуки… Но и покоя. Она знала, что точно будет завтра и чего точно не будет. Будет рабочий или выходной день, поход в кафе – в одно и то же, телевизор. А сейчас она чувствовала себя как на вулкане.
– Эта девчонка еще называла тебя подругой! – возмущался муж в тот вечер, когда они вернулись от следователя. Он был страшно подавлен и выглядел опустошенным. – Ничего себе – подруга!
– Но ничего страшного не случилось, – уверяла его Мария, хотя больше утешала саму себя. Ей было тревожно. Вопросы следователя ее смутили. Казалось, что ее пытаются в чем-то обвинить, но разве она была виновата в смерти женщины, которую видела всего раз? «Два, – уточнила она. – Первый – не помню когда».
