– Вот как! – воскликнул Карл. – Она уже не опасается бедного безумца: ей сказали, что разум вернулся к нему и теперь она смело может подойти к логову зверя. Ну что ж, проводите госпожу Изабеллу в соседние покои.
Мэтр Гийом вышел.
– Что с тобой? – спросил король у Одетты.
– Ничего, – ответило дитя, смахивая с ресниц крупную слезу.
– Безумица! – сказал король и поцеловал девушку в лоб. Затем, взяв в обе руки ее голову, он бережно положил ее на кресло, а сам поднялся, поцеловал еще раз Одетту и вышел. Одетта не шелохнулась. Вдруг ей почудилось, что на нее легла какая-то тень, она обернулась.
– Его высочество герцог Орлеанский! – вскричала она и закрыла глаза руками.
– Одетта?! – произнес герцог и устремил на нее изумленный взгляд. – Ах, так это вы, милая, творите такие чудеса, – спустя мгновение с горечью сказал он. – Я не знал другой такой обольстительницы, я не знал никого другого, кто мог бы так лишать рассудка, но, оказывается, вы умеете и возвращать его.
Одетта вздохнула.
– Теперь, – продолжал герцог, – мне понятна ваша суровость, ваша неприступность; цыганка предсказала вам будущность королевы. Что вам любовь первого принца крови!
– Ваше высочество, – сказала Одетта, поднявшись и повернув к герцогу свое спокойное, строгое лицо, – когда я пришла к его величеству королю, я была не куртизанкой, которая ищет приключений, а жертвой, которая отдает себя на заклание. Найди я тогда близ короля принца крови, меня бы это поддержало, но я увидела лишь несчастного больного – вместо королевской короны на нем был терновый венец, – я увидела забытое богом существо, лишенное разума и простых инстинктов, даже того, которым природа одарила последнего из животных, – инстинкта самосохранения. Так вот, этот человек, этот несчастный еще вчера был вашим королем, прекрасным, молодым, могущественным, и вдруг ночь все перевернула; от захода до восхода солнца он словно прожил тридцать лет, его лоб сморщился, как у глубокого старца, от его могущества и следа не осталось, – даже воли к власти, – ведь вместе с рассудком он лишился и памяти. Меня до глубины души тронула эта зачахшая молодость, эта высохшая красота, эта ослабевшая сила, – горе потрясло меня. Королевство без трона, без скипетра, без короны, святое старинное королевство, жалко влачась, взывало о помощи – но ни звука в ответ; оно с мольбой протягивало руки – и никто не подал своей; оно исходило слезами – и никто не утер их. Тут-то я поняла: я избранница божья, мне назначено исполнить высокую, благородную миссию; когда случаются события, выходящие за рамки повседневных, обычные условности теряют смысл: инстинное благодеяние здесь – ударом кинжала прикончить страдальца. Лучше потерять душу, но спасти жизнь, если это всего-навсего душа бедной девушки, а жизнь – жизнь великого короля.
Герцог Орлеанский в изумлении взирал на нее: этот поток красноречия, льющийся из сердца, произвел то же действие, как цветок, раскрывающийся в ночи.
– Вы странная девушка, Одетта, – вымолвил наконец герцог, – вы вкусите райское блаженство, если то, о чем вы поведали, – правда. Верю, что так оно и есть, и прошу простить меня за нанесенное оскорбление, – ведь я так вас любил.
– О ваше высочество, если б это вы были больны!..
– Ах, Карл, Карл! – вскричал герцог, стукнув себя кулаком по лбу.
При этих словах на пороге показался король. Братья бросились в объятия друг к другу; мэтр Гийом следовал за королем.
– Ваше высочество герцог Орлеанский, – начал он, – благодарение богу, король в добром здравии, передаю его вам из рук в руки, но пока поостерегитесь утомлять или сердить его: он еще не окреп; а главное, не разлучайте короля с его ангелом-хранителем: пока они вместе, я ручаюсь за здоровье его величества.
– Мэтр Гийом, – ответствовал герцог, – вы недооцениваете своей науки, она также необходима королю, и потому не покидайте его.
– О ваше высочество, – сказал мэтр Гийом и покачал головой, – я стар и слаб, мне ли тягаться с двором, позвольте мне вернуться в Лан. Я исполнил свой долг и теперь могу спокойно умереть.
– Мэтр Гийом, – возразил герцог, – герцоги Беррийский и Бургундский – ваши должники. Я полагаю, они щедро наградят вас. Как бы то ни было, если вы останетесь ими недовольны, обратитесь к Людовику Орлеанскому – вы увидите, что он по праву зовется Великолепным.
– Господь уже сделал для меня то, чего никогда не сделали бы люди, – ответствовал мэтр Гийом, склонив голову в поклоне, – после него вряд ли они смогут воздать мне по заслугам.
Мэтр Гийом поклонился и вышел. На следующий день, несмотря на все просьбы и посулы, он покинул замок Крей и вновь поселился в своем домике близ Лана, он никогда больше не возвращался в Париж, ничто не прельщало его: ни золото, ни обещанная ему четверка лошадей из экипажа двора.
Король вернулся в Сен-Поль, неподалеку от которого он нашел скромное пристанище для Одетты, и мало-помалу все пошло своим чередом, словно и не было болезни короля.
Карл особенно спешил снова приступить к государственным делам: он горел желанием поддержать большое и святое дело – предмет его долгих мечтаний – крестовый поход против турок.
Послы от Сигизмунда прибыли в Париж, когда король находился в Крее; они рассказали о планах Баязета, наследовавшего отцу, – тот был убит во время одного из крупных сражений с Сигизмундом. Баязет сам объявил о своих планах, а суть их была такова: захватить Венгрию, пройти насквозь земли христиан, подчинив их своей власти, но оставив за ними право жить согласно своим законам; затем, обретя таким образом силу и власть, дойти до Рима и задать овса своему боевому коню у главного алтаря храма св.Петра. Эти неслыханные, кощунственные помыслы неверного должны были поднять на ноги всех, у кого билось в груди сердце христианина. Вот почему Карл поклялся, что Франция, старшая дочь Христова, не потерпит подобного кощунства, что он, Карл, сам выступит против неверных, как это сделали его предшественники, короли Филипп-Август, Людовик IX и Людовик XII. Граф д'Э, вновь овладевший шпагой коннетабля, вырвав ее из рук Клиссона, и маршал Бусико, побывавший в странах, где жили неверные, не колеблясь, поддержали короля в его решении: долг всех рыцарей, осеняющих себя крестным знамением, – говорили они, – объединиться в борьбе против общего врага.
Ближе всех принял к сердцу эту затею герцог Филипп Бургундский, находившийся под большим влиянием своего сына графа Невэрского: граф рассчитывал стать главнокомандующим этой армией избранных и, выступив с ней, показать себя во всем своем великолепии. Герцог Беррийский не противился этому предприятию, и совет немедленно поддержал его. Отрядили гонцов со словом от короля; послали людей к императору Германии и герцогу Австрийскому просить не препятствовать переходу через их страны; великому предводителю Тевтонского ордена и родосским рыцарям отправили письмо, из которого явствовало, что в случае угроз со стороны Баязета, по прозванию Аморат-Бакэн, им на подмогу придет Жан Бургундский в сопровождении тысячи рыцарей и дворян – лучших из лучших среди самых отважных мужей королевства.
