Спустя миг на пороге появилась, дрожа от страха, девушка, которую звали. Она без труда различила в голосе своей госпожи знакомую ей гневную интонацию.
– Вы разве не слышали, что я зову вас? – сказала королева. – Вас надо всякий раз приглашать дважды.
– Прошу прощения, госпожа, но я была… там… с…
– С кем?
– С молодым человеком, которого вы знаете, которого вы видели и которым вы, будучи так милостивы, интересовались.
– Да кто же это?
– Перине Леклерк.
– Леклерк! – воскликнула королева. – Откуда он взялся тут?
– Он приехал из Парижа.
– Я хочу видеть его.
– Он тоже, ваше величество, хотел вас видеть и просил разрешения говорить с вами, но я не посмела…
– Говорят же тебе, пусть войдет. Немедленно! Сию секунду! Где он?
– Он там, – сказала девушка и, приподняв полог, крикнула: – Перине Леклерк!
Леклерк, едва вошел, бросился к королеве: они оказались лицом к лицу.
Второй раз в своей жизни бедный торговец оружием стоял, как равный перед равным, перед гордой королевой Франции. Однажды, несмотря на различие положений, одни и те же чувства уже приводили их друг к другу с противоположных концов социальной лестницы. Только в первый раз речь шла о любви, а теперь – о мщении.
– Перине! – сказала королева.
– Ваше величество! – отвечал тот, пристально глядя в глаза повелительнице и не опуская своих.
– Я с тех пор тебя не видела, – добавила королева.
– Так ведь и ни к чему. Вы сказали: если его живым перевезут в другую тюрьму, я должен следовать за ним до самых ее дверей; если его тело погребут, я должен сопровождать его до самой могилы; но мертв ли он, живой ли, я должен вернуться к вам и сказать: «Он там». Королева, они предусмотрели все: что вы можете похитить и пленника и труп, – они бросили его живого и искалеченного в Сену.
– Почему же ты, несчастный, не спас его и не отомстил за него?
– Я был один, их – шестеро, двое мертвы. Я сделал, что мог. Теперь я надеюсь сделать больше.
– Увидим, – сказала королева.
– О, этот коннетабль! Ведь вы ненавидите его, не правда ли, ваше величество? И вы хотели бы овладеть Парижем. Так разве вы не пожалуете своей милостью человека, который предложит себя, чтобы взять Париж и отомстить коннетаблю.
Королева улыбнулась с тем выражением, кое присуще было лишь ей.
– О! – сказала она. – Все, чего ни попросит этот человек… Все, половину моей жизни, моей крови. Только где он?
– Кто?
– Этот человек!
– Я перед вами, госпожа.
– Вы! Ты! – вскричала в удивлении Изабелла.
– Да, я.
– Но каким образом?
– Я сын эшевена Леклерка; ночью мой отец кладет ключи от города под подушку. В один прекрасный вечер я иду к нему, обнимаю, сажусь за стол, потом прячусь в доме, а ночью… ночью вхожу в его комнату, беру ключи и открываю ворота.
Шарлотта легонько вскрикнула, Перине сделал вид, что не слышал ее, королева также пропустила ее возглас мимо ушей.
Подумав, она молвила:
– Ну что ж, пускай.
– Я сделаю, как сказал, – повторил Леклерк.
– Но, – робко проговорила Шарлотта, – вдруг, когда вы будете брать ключи, ваш отец проснется.
От этого предположения у Леклерка волосы зашевелились на голове, а на лбу выступил пот. Но тут он положил руку на рукоять кинжала и произнес следующие три слова:
– Я усыплю его.
Шарлотта снова вскрикнула и упала в кресло.
– Да, – сказал Леклерк, не обращая внимания на свою возлюбленную, которая лежала почти без чувств, – да, я могу стать предателем и отцеубийцей, но я буду отомщен.
– Но что они тебе сделали? – сказала Изабелла, приблизившись к нему; она взяла Леклерка за руку и взглянула на него с той улыбкой, с какой смотрит женщина, когда ею владеет жажда мести, как бы жестока она ни была и чего бы ни стоила.
– Пусть это останется моей тайной, королева, вам нет до того дела. Знайте лишь, что я сдержу свое слово, но вы сдержите свое.
– Прекрасно, я слушаю тебя. Ты ведь любишь Шарлотту?
Перине с горьким смешком покачал головой.
– Тогда золото? Ты его получишь.
– Нет, – отвечал Перине.
– Может быть, звание, почести? Как только мы возьмем Париж, я назначу тебя его комендантом, ты станешь графом.
– Нет, речь не о том, – прошептал Леклерк.
– Так о чем же? – спросила королева.
– Ведь вы регентша Франции?
– Да.
– Вы вольны карать, вольны миловать?
– Да.
– И у вас есть печать, а тот, кто владеет грамотой с королевской печатью, облечен королевской властью, не так ли?
– Так.
– Вот я и хотел бы иметь такую грамоту, чтобы она отдала в мои руки жизнь, которой я распоряжусь по своему усмотрению, не спрашивая ни у кого на то соизволения, и чтобы даже палач не оспаривал ее у меня.
Королева побледнела.
– Но это не касается ни дофина Карла, ни короля?
– Нет.
– Пергамент мне и королевскую печать! – с живостью воскликнула королева.
Леклерк взял со стола то и другое и протянул королеве. Та написала: «Мы, Изабелла Баварская, божьей милостью регентша Франции, коей вверено по причине занятости его величества короля управление королевством, уступаем торговцу оружием на Пти-Пон Перине Леклерку наше право на жизнь и на смерть…»
– Имя? – спросила Изабелла.
– Графа Арманьякского, коннетабля королевства Франции, управителя города Парижа, – сказал Леклерк.
– Ах! – промолвила королева, роняя перо. – Но ты, по крайней мере, просишь у меня его жизнь, чтобы убить его?
– Да.
– И в час его смерти ты скажешь ему, что я забираю у него его Париж, его столицу, взамен моего возлюбленного, которого он отнял у меня? Долг платежом красен; надеюсь, ты скажешь ему?
– Прошу не ставить мне условий, – сказал Леклерк.
– Тогда никакой печати, – отвечала королева, отодвигая пергамент.
– Хорошо, я скажу.
– Поклянись спасением своей души.
– Клянусь.
Королева снова взяла перо и продолжала:
– «Уступаем наше право на жизнь и смерть… графа Арманьякского, коннетабля королевства Франции, управителя города Парижа, отказываясь навсегда от нашего права на жизнь вышеозначенной персоны».
